ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Ванюш, ты как?
Ваня собирает в кучу расплывающиеся стены. Выстраивает из них правильный угол, помещает в центр знакомое, на две трети закрашенное окно. Опускает глаза ниже и прямо перед собой видит улыбающееся лицо Клары Марковны.
— Очнулся? — Докторша нежно проводит ладонью по Ваниному стриженому темечку.
Ладонь тяжелая и теплая, и Ване не хочется, чтобы докторша убирала руку. Странно, еще вчера она его ненавидела, а теперь гладит.
— Температуры у тебя нет, давление почти нормальное. Чего это нам такую цыганочку с выходом устроил? Перепугал всех. Больше так не шали! А то по попе нашлепаю. Не посмотрю, что взрослый парень!
Ваня понимает, что докторша шутит, и еще понимает, что она его… любит! Ну, как мама или бабушка. Как родственница, короче.
— Значит так, Ванюш, — Клара Марковна серьезнеет, — я тут тебе сюрприз приготовила, но это чуть позже, а пока послушай меня внимательно. Ты мальчик взрослый, я от тебя ничего скрывать не буду. Если сейчас сам себе не будешь помогать, никакие врачи не спасут. Досталось тебе, будь здоров. Но ты же спортсмен, сильный, выносливый. Вот и давай собирай всю силу воли и начинай выздоравливать.
— А как? — разлепляет губы Ваня.
— Как-как! Надо начинать самому кушать. Что мы тебя месяц через капельницу кормим? Не младенец же! Капельница, она поддержать может, а сил-то не даст! Это — первое. Второе — должен сам сильно захотеть выздороветь. Я все понимаю, Ванюш, — Клара Марковна снова погладила его по темечку, — ты думаешь, незачем поправляться, все равно в тюрьму. А ведь это неправильно, сынок! Следователь, он ничего не решает. И слушать его не надо. А суд, глядишь, и поверит тебе. Выяснит все обстоятельства, разберется. Да и поймет, что ты не убивал.
— А вы откуда знаете? — удивляется Ваня.
— Так ты нам тут в бреду всю свою жизнь уж раз десять рассказал! Ведь не убивал, Ванюш? — Клара Марковна смотрит на него с надеждой, будто точно знает его ответ.
— Нет, — шмыгает вдруг замокревшим носом Ваня. — Когда я подошел, девочка уже… А этого… ну, отца ее еще били.
— Ты-то не бил?
— Я — нет. Не успел.
— А если б успел? — Докторша снова смотрит на него испытывающе и очень по-доброму.
Кто так на него смотрел? Бабушка? Ну да, когда он чего-нибудь бедокурил и не хотел признаваться.
Под этим взглядом Ване совсем неохота быть суперменом, наоборот, охота стать маленьким, чтоб Клара Марковна, как мама, взяла на ручки и побаюкала. И поцеловала бы, и сказала бы что-то типа: все хорошо, не бойся, маленький, я с тобой! У Вани начинает щипать в глазах, и он вдруг понимает, что Кларе Марковне совершенно невозможно соврать, как бабушке.
— Если б успел, — слова выталкиваются медленно, будто прирастают к языку, — если б успел — ударил! Потому что он, он… я его узнал. Понимаете? — Ване страшно хочется все объяснить. И про Бимку, и про Катюшку, и про этого лысого урода, из-за которого… — Это он мою собаку об угол! И Катюшка потом неделю говорить не могла, будто немая сделалась!
Клара Марковна смотрит на него участливо и жалостливо.
— А ты хоть раз человека ударить пробовал?
— Тысячу раз на тренировках и на соревнованиях.
— Да нет, не в спорте, по-настоящему, когда убить хочешь?
— Нет, — Ваня отрицательно возит головой по подушке.
— Ты думаешь, это просто — убить человека?
— Он не человек, — бормочет Ваня, — он — чурка.
— Чурка? Что за зверь такой?
— Ну, кавказец он, не наш, не русский.
— А тебе чем кавказцы не угодили? Мы, между прочим, с тобой сейчас разговоры разговариваем только потому, что кавказец, чурка, как ты говоришь, свою кровь тебе отдал. Выходит, ты теперь с грузином… или кто там у нас Миша — абхаз? Вы теперь — кровные братья.
Ваня молчит. Он плохо понимает, что такое говорит эта докторша, так похожая на его бабушку. Абхаз — его брат?
— Повезло тебе, Ванюш. — Клара Марковна опять гладит его по голове, как маленького. — Группа крови у тебя редчайшая, четвертая. Еще и резус отрицательный. Знаешь, что это такое?
— Нет, — шепчет Ваня.
— Ну и ладно. Сколько на земле народу живет? Миллиарды, да? А такая кровь, как у тебя, всего у полутора миллионов. Понимаешь теперь, какой ты у нас исключительный? Ученые говорят, что у Иисуса Христа такая кровь была. По Туринской плащанице определили. Слышал про плащаницу?
Ваня снова отрицательно качает головой.
— Выздоровеешь — обязательно прочитай. Интересно же! Так что в рубашке ты, Ванюша, родился. На станции переливания такой крови нет, у нас — тоже. Все больницы обзвонили — пусто! А тут наш Мишенька. Говорит, берите у меня! У него тоже четверка отрицательная. Сам недавно оклемался — язва, месяц назад чуть не помер от кровотечения, куда еще кровь давать? Так упрямый, ужас! Берите, говорит, и все. Парнишку спасать надо.
— Какого парнишку?
— Тебя, кого ж еще? — смеется Клара Марковна. — А ты говоришь — чурка! По нутру человека определять надо, а не по ушам-носам! Вот я, по-твоему, кто? — внимательно смотрит на Ваню докторша. — Ну, по национальности? Угадаешь?
— Вы на бабушку мою очень похожи, русская, наверно. Только у вас нос большой.
Ваня смущается. Стыдно признаться, но внешне он так и не научился отличать своих от чужих. Разве что кавказцев. Но их за версту видно. С узбеками тоже все понятно, с корейцами. А вот с другими… У докторши — синие глаза, доброе морщинистое лицо, мягкие вислые губы. Второй подбородок с коричневой бородавкой. Таких теток он каждый день по сто штук на улицах видит!
— Русская, говоришь? А вот и нет!
Ваня холодеет, и мурашки колкой толпой бегут вниз по позвоночнику. Неужели она… как там Костыль говорил? Какие приметы у жидов? Черноволосые. Кареглазые. Кудрявые… Нет, не подходит…
— Да не мучайся! — Клара Марковна смеется. — Я — немка. Наша, правда, из Поволжья. Но — немка. Знаешь немецкий? Хочешь, поговорим?
— Нет, — счастливо улыбается Ваня, — я английский учил. А по-немецки только «Хенде хох» знаю, ну и еще «Хайль, Гитлер!».
— Богато, — непонятно, одобрительно или наоборот ухмыляется докторица. — Как, доверяешь мне себя лечить?
Ваня кивает.
— А Машеньке? Ну, медсестричке своей?
Ваня вспоминает милое лицо в ямочках, смущенную улыбку, прохладные нежные руки и снова кивает.
— Ну и хорошо, — кивает Клара Марковна. — Правильно. У Машеньки руки золотые. Укол ставит — не чувствуешь. А улыбка какая? Никакой физиотерапии не надо. Солнышко!
Ваня расслабленно улыбается, он полностью согласен с милой докторшей, так похожей на бабушку. После того как медсестричка над ним похлопочет, всегда становится легче. И сразу клонит в сон.
