За окошком — покатая низкая крыша. Не то сарай, не то гараж. Часто слышен звук моторов, но машин не видно. Совсем вдалеке проглядывает какой-то высокий забор. Каменный или кирпичный — не понять, мрачный, высокий. За забором — жизнь. Наверное, большая шумная улица, потому что прямо в воздухе переливаются новогодние гирлянды. Красивые, раньше таких Ваня и не видал. Сначала вспухает большой разноцветный шар. Потом шар рассыпается на мигающие огонечки, гаснет и снова расцветает, теперь уже огромной хризантемой, сначала белой, потом зеленой, а напоследок — розовой. И — все сначала.
Жалко, Катюшка не увидит этой красоты. Она так любит Новый год! А может, еще и увидит. Следователь сказал, что суд совсем скоро, значит, Ваню вот-вот отпустят и он пойдет домой. Тогда мать съездит за Катюшкой в Архангельск, и они встретят Новый год все вместе. Еще с лета у Вани лежит для сестренки подарок — смешной резиновый клоун. Ваня в тире выбил сто из ста и заработал приз. Можно было взять пиво, но зачем? Сам он не пьет, а так — радость Катюшке. Матери пока подарка нет. Но у него же будет хоть немного денек. В ящике письменного стола припрятано триста рублей, как раз на большую коробку любимых материных конфет. Еще и Бимке на косточку хватит.
Ваня представляет, как они вместе садятся за стол: Катюшка в костюме Снегурочки, сам он нацепит бороду и усы, как Дед Мороз, Бимке на шею повяжут ленту шуршащей мишуры. Конечно, пес ее через минуту с шеи стащит и разорвет, но он делает это так весело и смешно, что украшения совсем не жалко!
А елка? Как же без елки? Искусственной у них нет, а настоящую он купить не успеет. Или успеет? В крайнем случае, на углу у метро каждый год продают хвойные ветки. Поставят в вазу на стол, чем не елка? Совсем-то без елки нельзя, Катюшка может расстроиться!
Далекий шар снова загорелся зеленым, Ваня отошел от окна и прилег. Вот уже неделю — или больше? — он жил в этой комнате совершенно один. Вернее, в камере. Ему так и сказали, что переводят в тюремную больницу. Странно только, что ехать никуда не пришлось. Сначала его везли на каталке по каким-то лестницам, потом на лифте. И все. Он и не знал, что при больницах существуют настоящие камеры. Или это вся больница тюремная?
Вот она, камера. Кровать да стул. Он же стол. Раковина в углу, а за шторкой унитаз. В двери — квадратное окошко, когда оно открывается, видно чье-то лицо, внимательно наблюдающее за обстановкой. Надзиратель, в тюрьме так положено. В камере — ни радио, ни телевизора, ни газет. Поэтому большую часть времени Ваня спит. Он никогда так много не спал. Не любил. А сейчас и хочет проснуться, да никак. Так и дремлет целыми днями. А может, это и от уколов. Вон ему сколько их колют: четыре раза в день по два шприца. Он не жалуется. Охота побыстрее поправиться. Тогда, наверное, и голова станет ясной, и спать столько не потребуется.
Скорее бы суд — и домой. Противный следователь после того раза, как заставил Ваню подписать какой-то документ, больше не ходит, зато два раза был адвокат. Странный какой-то, перепуганный. Сидит на стуле и все время оглядывается на дверь с окном, будто боится, что Ваня на него сейчас набросится с кулаками. Адвоката зовут Юрий Викторович. Он положен Ване от государства, потому что у матери нет денег заплатить частнику. Так сказал сам адвокат.
Если бы Ваню спросили, он бы ответил, что ему защитник вообще не нужен. Зачем? Если ты не виноват, от кого защищаться? А он следователю сто раз говорил, что не убивал. И докторша Клара Марковна сказала, что на суде разберутся. Конечно, разберутся! Ваня там все честно расскажет и про Бимку, и про то, как студенческий выронил, и что ни разу ударить не успел. Конечно, судья будет спрашивать: а кто же тогда убил? «Если б знал, то сказал бы», — честно ответит Ваня. Он ведь и в самом деле ничего не видал! Прибежал, когда все кончилось. Да и ребята подтвердят. Следователю-то они могли говорить все что угодно, а на суде скажут правду. У скинхедов так положено: своих никогда не подставлять и из любой беды выручать.
Ваня прикрывает глаза. Вызывает в памяти длинный, прикнопленный к стене в организации лист со строгой надписью: «Правила скинхедов». Глаза послушно бегут по знакомым строчкам.
«Настоящий скинхед не должен дружить с инородцами и не должен общаться с ними ни при каких обстоятельствах».
Не то, дальше.
«В любых случаях запрещается помогать инородцу, жалеть его или сочувствовать…»
«Твоя агрессия по отношению к инородцу — твое священное право! Бить, оскорблять, издеваться над инородцем — долг настоящего скинхеда. Помни, ненависть и презрение к инородцу ты должен выказывать ему при каждом удобном случае!»
Правил много, Ваня, конечно, знает их все наизусть, но сейчас почему-то хочется дойти до того, искомого пункта. К тому же вот так, с закрытыми глазами, представляя знакомую стену в организации, он вообще ощущает себя среди своих. И от этой мысли так не хочется отказываться!
— Изучаешь? — хлопает по плечу Костыль. — Правильно! Это — основа нашей жизни.
Вникай и неси знание в массы!
Так, дальше правила, как себя вести. Если встретишь черножопого с русской девушкой… Снова не то, тут и дураку понятно: чурке накостылять, а девушку не трогать! Дальше о необходимости активной деятельности на благо организации — расклейке листовок, распространении литературы, дружбе с братьями по разуму, вернее, по расе. А, вот, кажется дошел.
«Если ты видишь драку, в которой участвуют скинхеды, твой долг — присоединиться к бойцам, не выясняя причин. При любой возможности настоящий скинхед обязан помогать своим, особенно членам своей группы. Помни, ты не просто солдат, ты мститель! И если кто-то обидел твоего товарища, приди и отомсти. Если понимаешь, что твоих сил недостаточно, собери единомышленников и отомсти! Ни одна обида, причиненная скинхеду, не должна остаться неотмщенной!
Если не хватает сил твоей группы, объединись с другими командами, но отомсти!»
«Ну вот, — Ваня удовлетворенно улыбается, — конечно, свои не дадут меня в обиду! И я против них слова не скажу. Хоть пытайте!»
* * *
Они отпрыгнули друг от друга, расплескав полванны на зеркальный пол, застыли в потрясении: кто?
— Алексей, ты здесь? Открой! — раздался высокий требовательный голос. — Ты там с кем?
— Предки… — скривился побледневший Алик, — раньше приехали. — И заозирался в поисках одежды.
А откуда одежда? В ванную-то прискакали нагишом!
— Не открывай! — вцепилась в него Валюшка, видя, что любимый обматывает бедра полотенцем.
— Ты чё? — покрутил тот пальцем у виска. — Жить, что ли, тут собралась? На, прикройся! — И он подал ей пушистый розовый халат, висевший в углу.
Щелкнула задвижка. Открылась дверь.
— Так.. — На пороге возникла высокая красивая дама. Именно дама. Короткая стрижка, брючный костюм, ярко накрашенные губы. — У нас, оказывается, гости? Молодец, сын. Родители за порог, а ты полный дом шлюх натащил! Да еще и мой халат дал! А ну, милочка! — И дама одним движением сдернула с Валюшиных плеч махровое прикрытие. Халат угнездился в ногах розовой тучкой, дама брезгливо пнула его ногой. — Теперь только на выброс. Спасибо, сын. Откуда? На Московском вокзале подцепил? — Она презрительно оглядела голую девушку, присевшую на край ванны и обхватившую себя руками.
