Свой личный мир, в котором он состоял на службе и являлся единственным властителем, Стыров создавал долго. По камешку, по песчиночке. Зато и выстроил — любо-дорого посмотреть. Все — начальство, коллеги, подчиненные — знали: отдел полковника Стырова — аналитика и психология. Государство должно понимать, что происходит в головах населения. Пусть даже такого убого, как фашиствующие полудурки. Или — особенно такого? Скорее, последнее. Именно поэтому ни в деньгах, ни в технике, ни в специалистах полковника никто не ограничивал. Поначалу кривились: зачем? Потом, когда национализм стал набирать силу, сообразили: надо. И никто, ни одна начальственная голова не допетрила, что невидный служака-патриот создал замкнутую систему, воспроизводящую самое себя.
Информация, поставляемая его отделом, была безупречна. Стыров заранее знал обо всех готовящихся акциях и вполне мог их предупредить. Или предотвратить. Или развернуть в нужную сторону. Впрочем, и это решал он сам. Один. Ни с кем не советуясь. Конечно, иногда приходилось выполнять команды свыше. Но и эти команды, что самое увлекательное, инспирировались им же! Его аналитикой.
Его подразделение считалось исключительно результативным.
К тому же (он не знал это наверняка, но тренированным нюхом оперативника чувствовал) кто-то или что-то — вне его системы — активно ему помогает. Может, судьба, то есть высшие справедливые силы, а может, и кто-то из единомышленников, затаившийся так далеко и высоко, что как голову не задирай — не углядишь. Стыров мог поклясться: он постоянно ощущал незримый, но неусыпный пригляд. Не тревожащий, нет, скорее, любопытствующий и, что важно, одобряющий. Такой, под которым как спортсмену хочется прыгнуть выше, метнуть дальше, стрельнуть исключительно в яблочко.
Если же какому-нибудь умнику, размышлял Стыров, и придет в голову проанализировать происходящее и сложить общую картину, вывод последует совершенно однозначный: работает государственная машина. Охотники же связываться с государством, тем более в таком вопросе, вряд ли бы отыскались. Так что застрахован он был со всех сторон. Надежно, прочно, профессионально!
Никаких оправданий себе он никогда не искал. Не в чем оправдываться. Дело, которое он вершил в одиночку, было делом его совести. Так сложилось, что именно он, Стыров, видел дальше и глубже, чувствовал обостреннее и правильнее, чем остальные. И при этом, что грело особенно радостным оранжевым теплом, вполне довольствовался ролью скромного неприметного работника огромной государственной машины. Шофера. Который — один — знает дорогу и мчит по ней без страха и упрека, исполняя свою главную функцию: доставку к месту назначения тех, кто сидит сзади водительского кресла в тепле и удобстве безопасного салона.
Конечно, пассажирам казалось, что они знают, куда едут. Они именно так и полагали, что едут, совершенно не задумываясь о том, что их везут! А у Стырова вполне хватало ума и скромности им на это даже не намекать.
В многая знания многая печали.
Завтра начинается «неделя судов». Первой в бой пойдет провинция. Разминка, так сказать.
— Долго бу-удет Карелия сни-иться… — промурлыкал Стыров.
Пресса вся кинется туда. Пар спускать. И тут заплаканную испуганную глубинку поддержит центр!
— Дорогая моя столица, золотая моя Москва-а!
С Черкизовским рынком, конечно, напортачили. Прапорщик ФСБ среди обвиняемых не комильфо. Одно успокаивает — бывший. Ну а следом из всех башенных орудий бабахнет Питер. Обстановка в городе с каждым днем тревожнее, «херцы» свое дело знают! Уже и слухи поползли, что приверженцы «Русских маршей» готовят кровавую акцию. А мы по ним — залпом!
— Что тебе сни-ится, крейсер «Аврора»?
А снится нам одна большая звезда на погоне вместо трех средних. Пора. Закон принят? Принят. Теперь ни один журналюга не посмеет вякнуть, что в стране безнаказанно действуют экстремистские организации. Частные случаи да, есть, а где их нет? Вон как Париж трясет! Но чтоб существовали целые организации — извините! Запретит суд их деятельность — пожалуйста, в прошедшем времени, как о факте свершившегося возмездия, может вякнуть. Иначе уголовная ответственность! И ментам ручонки загребущие укоротили, запретив провоцировать подозреваемых на экстремистские действия. Зато прослушку разрешили. А как еще узнать о готовящихся планах террористов?
— Позвони мне, позвони! Позвони мне ради бога!
И телефон, словно услышав ласковый призыв полковника, весело затренькал, приглашая к приятной беседе.
Жена.
— Занят, — строго сказал трубке Стыров. — Буду поздно.
Конечно, поздно! Да и что дома делать? Сериал с супругой по телевизору смотреть? Детьми Стыровых Бог обделил. Дочка умерла во время родов, жену тогда едва спасли, а больше она рожать не могла. Стыров не пенял, судьба есть судьба, а потом, при его работе до детей ли? Да и время сейчас такое, что неизвестно, кто из твоего семени вырастет — герой или убийца… Конечно, как и всякий нормальный мужик, он мечтал о сыне. Но изредка, не всерьез. Нагляделся он на этих «сыновей», скулы сводит…
Сколько они не виделись с Аманбеком? Больше десяти лет? Где он? Кто? Что? Судя по тому, что друг позвонил ему прямо на службу, по-прежнему в органах. Только чьих? Раз привез сурет, видимо, прибыл из Казахстана. Ладно, скоро все узнаем!
Надо же, Стыров сам от себя не ожидал, что так обрадуется! Ведь подскочил как мальчишка, когда услышал доклад секретаря о незапланированном звонке. А потом голос в трубке, густо журчащий весенним степным ручьем:
— Товарищ полковник, разрешите доложить: прибыл в ваше распоряжение.
— Аманбек, черт узкоглазый, откуда ты взялся? — Стыров заорал в трубку, словно снова стал зеленым лейтенантом, откомандированным в неоглядные казахские степи. — Где ты? В Питере?
— В Питере, да, — согласился гость. — Скажите, товарищ полковник, куда сурет занести? Если вы, конечно, помните, что это такое…
Еще бы он не помнил!
Над каналом Грибоедова вкрадчиво пополз пуховый туман. Только что, когда Стыров парковался, на темном атласе воды дробились и барахтались разноцветные искры фонарей и новогодней иллюминации, превратившей город в одну огромную праздничную елку. Пяти минут не прошло — на тебе! Воды не видать, будто на канал набросили ворсистую пуховую шаль, парапеты то ли есть, то ли нет, кусками, даже ближние машины замохнатились, спешно укутываясь в серую невесомость, да и пропали с глаз долой, словно шапки-невидимки их накрыли! В пяти метрах белая «вольво» стояла. Где? Нету. Питер, одно слово. Оно и к лучшему! Над входом в ресторан — фонарь, Аманбека он не пропустит, а вот сам останется для него невидимым! Материализуется из тумана, как привидение. Раз! Рука на плече ниоткуда!
Стыров довольно хмыкнул. Открыл окно, впуская в тепло салона растрепанное облачко: заходи, дружок, погрейся!
Играть в шпионов он любил с детства.
* * *
Утром, отряхивая зонт от серых дождевых капель, Валюша уловила в своем отделе какую-то странную суету. Шеф с кем-то ругался по телефону, сотрудники перешептывались. Воздух в огромном помещении тяжело сочился валерьянкой и тревогой. Оказалось, под угрозой срыва важная командировка в Баку. Их КБ разработало новую технологическую линию для нефтеперегонного завода, ее смонтировали, и именно сегодня вечером шеф с двумя сотрудниками должны были лететь на отладку и прием. А один из командированных — пожилой инженер Прохоров — умудрился вчера вечером угодить в вытрезвитель. Да не просто угодить, а еще где-то по пути шваркнуться головой так, что его прямиком из вытрезвителя отправили в больницу. И что делать? Вопрос государственной важности, на торжественном пуске будет сам Алиев, первый секретарь компартии Азербайджана, а тут… Понятно, отчего в отделе такой кипеж!
