Валюша не обижалась. Поведение Алика вполне укладывалось в привычные для нее мерки: в Карежме мужики никогда не занимались малышами. К сыновьям интерес проявлялся лишь тогда, когда можно было брать пацанов на рыбалку или охоту. А пеленать, кормить, стирать пеленки и учить уму-разуму — не мужское дело. На сей момент имеются бабы. Родили, пусть и возятся.
В четыре месяца Ванечка сам сел, а к полугоду уже пытался смешно и неуклюже ползать. С каждым днем он становился взрослее и интереснее, и именно в это время над тихим семейным счастьем Валюши и начали собираться странные тучи. От них не было ощущения беды, так, пасмурное беспокойство, которое развеивалось, как случайные облачка на небе, радостным ветерком младенческой улыбки.
Родился Ванечка, как и большинство малышей, лысым, с серым пушком на затылке, с невнятными размыто-пегими глазками. К году, как и полагалось они должны были утвердиться совершенно голубыми. Какими ж еще?
— Очень похож на Алика, — приговаривала Алла Юрьевна. — Очень! Вот погодите, как пойдут у нас льняные кудряшки, как станем мы писаными красавцами…
Черно-белую фотографию Алика, где годовалый пацаненок сидел без штанов, зато примерно кудрявый и зубастый, выставили в рамочке на стол, чтоб сравнивать отца и сына.
Действительно, к полугоду Ванечка и вправду стал меняться. В его распахнутых глазенках, как крылышки неосторожных насекомых, запутавшихся в янтаре, стали проглядывать темно-коричневые блестинки. А волосики, бодро прорезавшиеся на темечке вместо утраченного пуха, вдруг завились неожиданно темными кудряшками.
Ни Валюшу, ни Алика это совершенно не смущало: какая разница? Зато Алла Юрьевна, возвратившись с работы, почему-то первым делом разглядывала Ванечкины глазки. И как-то, оказавшись дома во время визита участкового педиатра, отвела доктора в сторону:
— Скажите, какого цвета будут у него глаза?
— Глаза? — удивилась врач. — Да кто ж сейчас поймет! У них же только к году все проявляется.
— А волосы? — не отставала свекровь. — Почему они у него у него темнеют?
— Господи! — всплеснула руками доктор. — Да малыш еще тысячу раз изменится! Блондины брюнетами становятся. Черные — рыжими. Какая разница? Малыш здоровый, крепкий, веселый, радуйтесь!
— Мы радуемся, — неожиданно сухо обронила свекровь.
К восьми месяцам глаза Ванечки приобрели устойчивый шоколадный цвет и сияли на круглом румяном личике, словно две крупные маслинки. Темные кудряшки с темечка спустились на ушки, подчеркивая румянец и белизну здоровой младенческой кожи.
Смерч, превративший в жалкую кучку ненужного сора Валюшино семейное гнездышко, взялся ниоткуда. Просто на синем ясном небе в солнечный приветливый день вдруг явилась черная грязная метла и одним махом разметала все, что называлось понятным и ласковым словом «счастье».
По какому-то межвузовскому обмену Алик уехал на целый месяц в Софию, а Валюта, понятно, осталась с сыном в доме Корниловых. У малыша как раз стали резаться очередные зубки, и ночи напролет он тихонько скулил, а то и громко кричал, требуя внимания и ласки. За неделю молодая мама вымоталась так, что просто засыпала на ходу, толкая перед собой по тротуару непослушную коляску.
В выходной к Корниловым пришли гости. Семейная чопорная пара, как объявила Алла Викторовна, очень солидные люди. Валюша помогла приготовить обед, накрыть стол и ушла к себе в комнату.
— А ну показывайте свое сокровище! — сквозь дрему услышала она властный глубокий голос. — Где там наследник Корниловых?
— Да спит он, будить не хочется, — заюлила странно тонкой трелью Алла Юрьевна.
— Ничего! Мы и на спящего полюбуемся! — Дверь открылась, и в комнату вплыла мощная крутобедрая дама. — Подать нам Ивана Корнилова!
От густого красивого контральто Ванечка проснулся и радостно загукал. Дама подошла к кроватке, уставилась на малыша, перевела глаза на смущенную Валюту, снова на Ванечку.
— Алла, ты хочешь сказать, что это твой внук? Сын Алика? А это кто, — она требовательно уперлась взглядом в Валюту, — ваша няня?
— Невестка, — почему-то потупилась свекровь.
— Деточка, — удивленно протянула гостья, обшаривая глазами смущенную девушку, — ты в роддоме ребенка не перепутала?
— Как это? — не поняла Валюша.
— Да у нас в здравоохранении такой бардак, что подобное случается сплошь и рядом! Вспомни, с тобой в палате лежали брюнетки?
— Вроде… — Валюша и вовсе растерялась. — Да… Была одна девочка, башкирка, кажется.
— Вот! — победно вскинула к потолку толстый палец гостья. — Что и требовалось доказать! Срочно ищите ее координаты!
— Зачем? — возник в дверях незнакомый мужчина, видимо супруг гостьи.
— Как это зачем? — возмущенно развела руками дама. — Им подменили ребенка! Посмотри сам! Это брюнет ярко выраженного восточного типа! А они все — блондины. Ах, Алла, Алла, — скорбно обняла она свекровь, — ты-то куда смотришь? Азы генетики! У блондинов никогда не могут родиться брюнеты, никогда! — И гостья, потеряв всяческий интерес к малышу, удалилась.
Оставшись одна, Валюша долго переваривала услышанное, потом до слез вглядывалась в сына, пытаясь увидеть на родном личике «ярко выраженные черты восточного типа».
Что за глупость несла эта тетка? Какая подмена? На Ванечкиных ручках и ножках еще в роддоме болтались коричневые клееночные квадратики «Корнилов, мальчик, 3650 г, 54 см». Этот первый Ванечкин «паспорт», как назвал клееночки Алик, и сейчас лежал в коробке с документами, любовно упрятанный в полиэтиленовый пакетик.
Почему-то стало тревожно и неуютно. Даже страшновато. Из комнаты, пока в доме находились гости, Валюта так и не вышла, а как только захлопнулась входная дверь, на пороге появилась свекровь.
— Ну что, милочка, — сухо поджала она губы. — Все тайное становится явным. Тебе ли не знать? Решила, что всех сумела обвести вокруг пальца? Сначала сына у меня отняла, теперь хочешь выродка своего подсунуть? На квартиру нацелилась? Не выйдет. Сама-то знаешь, от кого нагуляла?
— Что вы такое говорите? — прошептала Валюта. — Ванечка… посмотрите… вы же сами говорили, что он на Алика похож!
— Говорила! И дальше б говорила, если б ты, дура, в школе лучше училась и понимала, что ёбарь твой должен быть одной масти с мужем!
— Ёбарь? — Валюта совершенно не понимала, что такое говорит свекровь. — Как вы можете… при ребенке…
— Ах ты, боже мой! — всплеснула руками Алла Юрьевна. — Какие мы нежные! Блядовать можем и любим, а называть вещи своими именами — стесняемся!
— Да вы что, — Валюта заплакала. — Я ни с кем… никогда…
— Это ты в дяревне своей расскажешь, — презрительно хохотнула свекровь, специально выговорив «деревня» через «я», словно подчеркивая никчемность и порочность Карежмы. — Давай собирай манатки, сколько тебе дней надо? Пары хватит? И на историческую родину. В архангельские пампасы!
