Джекоб поглядел на часы и нетерпеливо покосился на аукциониста. Ну, давай же. Потерянное время. Он даже не знал, сколько ему осталось. Полгода, а может, и того меньше.
Чайник китайского императора снискал до смешного высокую цену, а бутылка, как и ожидалось, очутившись на столе аукциониста, особого ажиотажа не вызвала. Джекоб уже был почти уверен, что окажется единственным желающим ее приобрести, как вдруг в задних рядах поднялась еще одна рука.
На вид покупатель был очень хрупок, почти как ребенок. Бриллиантовые кольца, усыпавшие его короткие пальцы, по стоимости превосходили все, выставленное на аукционе, вместе взятое. Подстриженные ежиком волосы были черными, как вороново крыло, хотя на лицо он был старик. А улыбка, которой он ответил на взгляд Джекоба, свидетельствовала о чрезвычайной осведомленности ее обладателя.
Глупости, Джекоб.
Для участия в аукционе Джекоб превратил в местные деньги пригоршню золотых талеров. Пачка купюр, полученная в обмен на них, казалась ему более чем достаточной. В конце концов, сам он на этой бутылке заработал не слишком-то много. И все же всякий раз, когда он повышал ставку, незнакомец тоже подымал руку, и Джекоб ощущал, как с каждой новой цифрой, которую оглашал аукционист, сердце его в негодовании начинает биться вдвое быстрее. По залу прокатился ропот, ведь сумма уже перевалила за цену императорского чайника. Тут включился со своей ставкой еще один участник – и вновь вышел из игры, когда цена поползла еще выше.
Сдавайся, Джекоб!
И что тогда? Ума не приложить, чего ему тогда искать в этом или в каком ином мире. Его пальцы непроизвольно скомкали в кармане носовой платок, но волшебная сила золотоносного талисмана здесь, в этом мире, так же ослабела, как и чары того, кто был узником бутылки.
К чему все это, Джекоб? Прежде чем до них наконец дойдет, что тебе нечем платить, твой след давным-давно простынет за зеркалом.
Он снова поднял руку, хотя от суммы, оглашенной аукционистом, ему сделалось дурно. Даже в обмен на собственную жизнь это было немало. Он обернулся к своему противнику. Ответившие на его взгляд глаза были изумрудными, как свежескошенный луг. Покупатель поправил галстук, снова улыбнулся Джекобу – и опустил усыпанную кольцами руку.
Ударил молоток аукциониста, и у Джекоба, прокладывавшего себе путь между рядов кресел, от облегчения закружилась голова. Коллекционер в переднем ряду поставил десять тысяч долларов на серебряную трещотку. Сокровища по ту и по эту сторону зеркала.
Кассирша изрядно потела в своей черной куртке, ее переспелая кожа была обильно присыпана пудрой.
Джекоб широко улыбнулся ей и пододвинул пачку купюр.
– Надеюсь, в качестве задатка этого достаточно?
К купюрам он добавил еще три золотых. В этом мире монеты, как правило, тоже охотно принимали в качестве оплаты. Большинство продавцов сочли бы его за простофилю, не имеющего ни малейшего понятия о ценности старинных золотых монет, для тех же, кто стал бы расспрашивать его об изображении императрицы на реверсе, у него была наготове увлекательная история. Но потеющая кассирша бросила на золотые недоверчивый взгляд и призвала на помощь одного из аукционистов.
Бутылка стояла едва ли не в двух шагах, среди прочих предметов, скупленных на торгах. Сквозь стекло даже вблизи нельзя было рассмотреть того, кто за ним скрывался. Джекоб чуть не поддался искушению, минуя охрану, броситься со своей добычей к дверям, но эти далекие от здравого смысла рассуждения прервало покашливание:
– Очень интересные монетки, господин… Как бишь ваше имя?
Изумрудные глаза. Конкурент ростом едва доходил Джекобу до плеча. В левом ухе у него поблескивал крошечный рубин.
– Бесшабашный. Джекоб Бесшабашный.
– Ага. – Незнакомец сунул руку под скроенную по фигуре куртку и осклабился в адрес аукциониста. – Я бы хотел выступить поручителем господина Бесшабашного, – сказал он, протягивая Джекобу свою визитку.
Голос был хриплый, с легким акцентом, который Джекоб никак не мог определить.
Аукционист почтительно опустил голову.
– Как вам будет угодно, господин Ирлкинг. – Он вопросительно посмотрел на Джекоба: – Куда прикажете доставить бутылку?
– Я возьму ее с собой.
– Разумеется. – Ирлкинг снова заулыбался. – Она и без того слишком долго пробыла не на своем месте, не так ли?
Крошечный человечек распрощался еще до того, как Джекоб успел что-либо ответить.
– Кланяйтесь от меня вашему брату, – сказал он. – С ним и с вашей матушкой я знаком очень коротко.
После этого он повернулся и исчез в пышно разодетой толпе.
Джекоб посмотрел на визитку в своей руке: Норебо Джон Ирлкинг. Только и всего.
Аукционист протянул ему бутылку.
3. Призраки
Ненастоящий мир. В аэропорту работник службы безопасности осматривал бутылку так основательно, что, будь Джекоб в Зазеркалье, он бы не выдержал и навел пистолет на его затянутую в мундир грудь. Его самолет приземлился в Нью-Йорке с опозданием, а такси так часто застревало в вечерних пробках, что он затосковал по дилижансу, плетущемуся по заспанным улицам Шванштайна. В грязных лужах перед старой многоэтажкой отражалась луна, с кирпичной стены над подъездом пялились гротескные рожи, которых Уилл в детстве так боялся, что всякий раз перед дверью втягивал голову в плечи. С течением времени их разъел городской смог, и теперь чудовищные физиономии едва можно было отличить от окаймлявших их каменных цветов. И все же, шагая по лестнице подъезда, Джекоб ощущал на себе их оцепенелый взгляд отчетливее, чем когда-либо, и брат его наверняка воспринимал их не иначе. Эти искаженные лица пугали совершенно по-новому, напоминая о том времени, когда кожа Уилла была камнем.
Консьерж при входе сидел все тот же. В детстве он вышвыривал братьев из лифта, когда они слишком долго на нем катались. Мистер Томкинс. Он постарел и растолстел. На стойке, где он держал наготове почту, все еще стоял стакан с леденцами. В детстве он частенько подкупал этими леденцами братьев, чтобы они разносили за него письма по этажам. Как-то Джекоб внушил Уиллу, что Томкинс – людоед, и братишка несколько дней подряд отказывался идти в детский сад из страха пройти мимо консьержа.
Прошлое. В старом доме оно свило себе в каждом углу по гнезду. За колоннами в холле, где они с Уиллом любили играть в прятки, в подвалах, в темных склепах которых Джекоб впервые в жизни (и безуспешно) искал сокровища, в решетчатом лифте, который для них был то космическим кораблем, то клеткой колдуньи, смотря чего требовала игра. Странно было сознавать, с какой настойчивостью близость смерти извлекала это прошлое из памяти – как если бы каждый прожитый миг внезапно снова становился живым и нашептывал: «Может быть, это все, что тебе отпущено, Джекоб».
