Коммерческий директор компании «Нумэрг», давний приятель Юлия говорил медленно, словно сомневался: надо ли говорить вообще?
– Проблемы? – повторил Юлий. – С рабами Марка?
– Почему ты спрашиваешь?
– А что я должен спросить? У меня нет других дел с «Нумэргом». Или ты хочешь пригласить меня на рыбалку? До выходных еще три дня.
Нума молчал.
– Я угадал, да? – настаивал Юлий. – Вы сняли льготную процентовку?
– Льготы сохранены. Я…
– Кто-то из рабов умер?
– Все живы. Юл, я о другом… У меня запросили сведения о рабах твоего сына. Состояние здоровья, уровень энергоемкости. Особенности поведения. Отклонения от нормы. Все, что могло бы вызвать беспокойство.
– Это коммерческая тайна. Откуда запрос?
Он выслушал ответ, думая о своем. Юлий знал, откуда запрос. Он хотел бы знать, случайность это, совпадение или целенаправленная проверка по списку.
– Зря ты сообщил мне о запросе, – сказал он Нуме. – Ты рискуешь.
Нума расхохотался:
– Чем? С меня что, взяли подписку о неразглашении? Предупредили, чтобы я помалкивал? Я звоню тебе по открытой линии. У тебя генеральная доверенность на ведение дел Марка. Я уведомляю тебя о запросе. Докладываю, что рабы твоего сына в полном порядке. Если меня прослушивают, пусть будут в курсе. В следующий раз возьмут подписку.
– Спасибо, – поблагодарил Юлий. – Нума, я ценю твою дружбу.
Оборвав соединение, он сообразил, что впервые – в первый раз за много лет! – помянул дружбу вслух в разговоре с Нумой. И пожалел, что не совершил глупость. Юлий Тумидус был в шаге от того, чтобы рассказать Нуме о запросе, пришедшем самому Юлию. Вернее, в окружной энергокомплекс, где Юлий уже седьмой год имел честь возглавлять наблюдательный совет. Кое-кто, чье право спрашивать не обсуждалось, интересовался рабами, принадлежавшими К. Р. Салонию, обер-центуриону ВКС Помпилии. Состояние здоровья, уровень энергоемкости. Особенности поведения. Отклонения от нормы.
Все, что могло бы вызвать беспокойство.
Ответ, подготовленный сервус-контролером и завизированный Юлием, содержал в себе следующую информацию. Из шестидесяти трех рабов обер-центуриона Салония, закрепленных за 4-м окружным энергокомплексом, пятьдесят семь функционируют в рамках общих нормативов. Четверо рабов освободились. От их хозяина – или доверенного лица, уполномоченного хозяином – никаких сведений об освобождении не поступало. Связаться с обер-центурионом Салонием на предмет разъяснения ситуации не удалось. Командование части, где служит Салоний, на присланный запрос сообщило, что обер-центурион Салоний числится пропавшим без вести на Халори.
Освободившиеся рабы были повторно заклеймены штатным тавроматом согласно договору между энергокомплексом и обер-центурионом Салонием, пункт 7.41. Все доходы от их использования, за вычетом сбора повторного клеймения, составляющего 9,5 %, будут гарантированно поступать на личный счет господина Салония в строгом соответствии с графиком выплат.
Еще двое рабов функционируют с незначительными отклонениями. Это выражается в циклическом речевом спазме. Звуки невнятны, громкость колеблется от шепота до крика. Удалось разобрать следующие реплики: «Ну и лайба! Умора!» – и «Есть уравнивание скоростей!». Спазм взаимосвязан: когда один раб упоминает «лайбу», другой откликается «уравниванием скоростей». Обследование показало, что на энергоресурсе рабов отмеченные отклонения не сказываются.
«Марк, – одними губами шепнул Юлий. – Где ты?»
Человек холодной логики, он относился к интуиции, как к болезни. Связь между сыном и обер-центурионом Салонием выглядела безумной, шаткой – мыльный пузырь, готовый лопнуть в любой миг. И все же Юлий Тумидус не мог отделаться от ощущения, что Марк сейчас находится рядом с пропавшим без вести Салонием. Если, конечно, центурион жив…
О том, жив ли Марк, Юлий старался не думать. Отец звонил Юлию трижды на день – старый клоун беспокоился судьбой внука, ему снились дурные сны. Луций требовал, чтобы Юлий, а лучше – Валерия, связались с Прециллом, с начальством Марка. Узнали, как дела, всё ли в порядке. Юлий успокаивал отца, едва сдерживая раздражение. Если бабушки и дедушки, говорил он, если отцы и матери станут терроризировать командование воинских частей на том основании, что ночью их мучили кошмары…
Отец злился, отключал связь.
Неужели он прав?
«Идиот, – вынес Юлий приговор самому себе. – Кретин. Пустое место, а не энергетик. Рабы освобождаются в момент смерти хозяина. Все рабы! Все, а не четверо из шестидесяти трех, или сколько их есть у офицера Салония. О чем это свидетельствует? Марк жив-здоров, его рабы функционируют нормально. Салоний живехонек, львиная доля его рабов функционирует нормально. Четверо освободились, двое несут околесицу. Ну и что? Откуда тебе знать, почему Салоний решил освободить именно эту четверку? Он что, должен тебе докладывать, зачем вбил в мозги паре рабов «лайбу» и «уравнивание скоростей»?! Сходи к невропатологу, пусть выпишет тебе горсть пилюль…»
– Сервус-контролер Пирус, – доложила информателла.
– Соедините.
– Я н-н-н… насчет запроса, – задребезжал в акуст-линзе тенорок контролера. Пирус сильно заикался, превращая любой разговор в пытку для собеседника. – К-к-к… который про С-Салония. Н-надо внести из-з-з…
– Изменения?
– Д-д-да. Вы с-с-с… сами?..
– Сам! – рявкнул Юлий.
Пирус ему осточертел.
– Или лучше й-я-я, – не сдавался контролер, – оф-ф-ф… оформлю?
– Какие изменения?
– Еще од-дин раб осв-в-в… освободился. Пятый. Я в-в-велел отвести его на п-п-п… повторное к-клеймение.
* * *
– Вы должны дать подписку, – напомнил брюнет.
Тумидус отмахнулся:
– Я не умею писать. Так и передайте.
– Подписку. О неразглашении. Сию минуту. Иначе я не имею права давать вам эту информацию.
– Вы уже дали.
– К моему глубочайшему сожалению, – брюнет нахохлился, заскучал. – У вас харизма, полковник. У вас такая харизма, черт вас дери, что я совершаю глупости. Меня расстреляют по вашей вине. Мои дети осиротеют.
– Вас сделают шефом контрразведки. Вы иссохнете от забот, обзаведетесь язвой желудка – и я наконец-то смогу набить вам морду. А что? Первый консул лупит контр-шефа на заседании сената! Отцы отечества рукоплещут. Теперь помолчите, я буду думать.
Воцарилась тишина.
Эту встречу брюнет, как ни странно, назначил не в спортзале. Парк Ботатака, разбитый на северной окраине Китты, сразу за озерами с лечебной грязью, был малолюден. Сюда захаживали для медитаций члены вудунской секты Мамбито – древней, непопулярной, на грани исчезновения. В беседках, увитых плющом, они вели беседы друг с другом, пили минеральную воду из краников с венчиками в форме лилий – такие краны имелись в каждой беседке – и на пятой-шестой минуте разговора впадали в транс. Редкие туристы, проходя мимо, имели счастье видеть оцепеневшие фигуры мамбито, наклонившихся к собеседнику или откинувшихся на спинку скамьи, с рукой, замершей на середине жеста. Зрелище выходило скучным, наподобие музея восковых фигур, только без особого разнообразия персонажей. Туристы покидали парк, злые как собаки, содрогались, вспоминая цену входного билета, и на виртуальных «пятачках» советовали приятелям никогда не ездить в Ботатаку.
