В новостях мелькнул крейсер «Бешеный»: металл на фоне звезд. Начальник Генерального штаба сделал заявление, обещая финансирование ремонта. Манипулярий Цинна слал матушке письмо за письмом. Цинна был сентиментален. Матушка обожала халорийские благовония, и любящий сын писал, что купил целый галлон коричного масла. Масло Халори – лучшее в Галактике. Кстати, шлюхи Смиллы – тоже ничего, и пахнут приятно. Даже триппер не слишком огорчил легата Кацину. Триппер пройдет, а воспоминания останутся.
Плевать хотела Ойкумена на все это.
А на краю Ойкумены, на остром краешке, с которого сорваться – как два пальца облизать, куда идут в рваном ритме, теряя чувство времени и пространства, там, где алмазный наждак сдирает с тебя кожу – не в реальности, так в снах; вне сигналов и маяков, ведя расчеты по семи точкам, пяти, трем…
– Примипил Ланций!
– Я!
– Легат Кацина!
– Я!
– Манипулярий Круций!
– Я!
– Манипулярий Цинна!
– Я!
– Обер-манипулярий Сатрус!
– Я!
– Поступаете в мое распоряжение…
– Есть!
Сводная оперативная эскадра «Гладиус» под командованием военного трибуна Красса выдвинулась в систему AP-738412.
Говоря проще, в Кровь.
* * *
– Слабость, – сказал легат Тумидус. – Слабость – это ключ.
– Что? – не понял Папа Лусэро.
– Слабость – ключ к Крови. Так говорил мне Юлий.
– Юлий?
– Мой брат. Мы встречались перед отлетом, в гостях у отца.
Паук-исполин подошел к границе Крови. С осторожностью, которую, рискуя разозлить Папу, можно было бы назвать опаской, попробовал лапой песок. Кровяные нити потянулись к лапе, покрытой жесткими волосками – оружию, способному разорвать в клочья корму боевой галеры – и Папа сдал назад. Так анемичная девица, зябнущая в июльский зной, протягивает ножку к морской пене. Касание, визг, и девица отступает, сочтя море холодным.
Ветер расхохотался за спиной антиса.
– Вы слишком сильные, – в устах Тумидуса это прозвучало сродни оскорблению. – Ты, Рахиль, остальные. Кровь реагирует на вашу силу. Не думаю, что по силе вы сопоставимы, иначе ты бы зашел гораздо дальше. И все же Кровь чует тебя даже на расстоянии, вступает с тобой во взаимодействие. Мы, коллантарии, гораздо слабее вас. Нас Кровь игнорирует. Возможно, не считает угрозой. Возможно, попросту не замечает. Слабость, Папа. Вот что имел в виду мой брат.
Пара верхних глаз Папы побелела. В паучьем облике антиса, свойственном Папе Лусэро под шелухой, проступил другой облик – слепой карлик-вудун. Впрочем, расположение верхних глаз паука скорее вызывало ассоциацию с белыми отмороженными ушами.
– Если я стану слабым… – начал антис.
Его перебила Рахиль:
– Надо рассчитать норму падения силы. Пороговое значение. Допуски. Если мы будем знать точный уровень силового раздражителя…
Тумидус улыбнулся ангелу:
– Не надо. Оставь расчеты, Рахиль.
– Не могу, – сухо отозвалась женщина. – Не умею.
– Не умеешь не считать? А сдерживать силу умеешь? Если я прикажу тебе стать слабее на пятьдесят два процента, ты подчинишься? Удержишь себя в куцых рамках? Ты ведь понимаешь: как только сила вырвется из-под контроля, Кровь сожрет тебя на завтрак. Снять скафандр на глубине в десять километров – для водолаза это смерть. Как у гематров с аналогиями?
Рахиль шагнула к легату:
– С аналогиями у нас все отлично.
– Вижу, – Тумидус остался стоять на месте. Свет, который числа, нависал над ним, превращая доспех в рыбью чешую. – А как у антисов с подчинением? Ты, гематрийка, бесстрастная ледышка… Думаешь, я не заметил, как ты отреагировала на слово «прикажу»? Какой-то наглый коллантаришка заявляет: «Я прикажу тебе стать слабее…» – и Рахиль Коэн, гроза черных дыр, готова сжечь меня дотла! Будешь спорить? Со мной, десятинщиком? Экспертом по приказам и подчинению?! Меня, черт тебя дери, кололи такой дрянью, что ты и представить не можешь! Зачем? Чтобы научить ходить в корсете! Меня ломали через колено, обучая подчиняться! Давили внутренний протест! Без химии моя помпилианская натура бунтовала против любых приказов… Что же тогда говорить о твоей антической натуре?
Свет подернулся рябью: ангел молчал.
– Вот она, ваша сила, – легат перевел дух. – Сила одиночек. Сила, неспособная подчиниться даже своим хозяевам… Куда вам в Кровь?
Присев на задние лапы, Папа озирался. Молчание Рахили было для антиса ножом, вонзившимся в мякоть души. Да, говорила немота гематрийки. Мы – сила, нам не совладать с собой. Да, отвечало поведение огромного паука. Мы – сила. Помпилианец прав, нам не стать слабее в присутствии большей силы.
Такова наша природа.
Глаза паука обратились к Тумидусу. Белые потемнели, в черных появился хищный блеск. Уязвлен, раздосадован, Папа хотел сорвать зло на том, кто принес дурную весть – не ударом, так словами. Миг, и антис прикусил язык, видя лицо легата: хмурое, осунувшееся, как после долгой болезни.
– Да, – кивнул Тумидус. – Ты правильно понял. Вам трудно принять вашу силу, как слабость? А мне легко? Мне легко принять мою слабость, как силу? Я, помпилианец, говорю вслух: я слаб! Настолько слаб, что меня не замечают! Я – паразит в складках шкуры слона! Еще недавно, пять лет назад… Боевой офицер, кавалер ордена Цепи, малый триумфатор – да я скорее вырвал бы себе язык, чем признался бы в слабости!
– Лучше б ты его вырвал, – буркнул Папа.
Тумидус вошел в Кровь: недалеко, метра на два, если мерить расстояние мерками галлюцинативного комплекса. Сел на песок, скрестив ноги. Под ягодицами легата змеились тонкие, еле различимые здесь, на границе, капилляры с пурпурным ядом. Сплетались, ткали узоры, равнодушные к наглецу.
– Почему ты паук? – спросил легат.
– Что?
Сегодня у Папы Лусэро был день встречных вопросов.
– Почему ты паук?! – чувствовалось, что Тумидус едва справляется с бешенством. Признание в слабости далось легату труднее, чем он хотел показать. – В космосе все ясно: там мы – волны и лучи. А здесь, под шелухой? Я с виду человек, как любой из коллантариев. Оружие не в счет, здесь сплошная архаика. Посмотри на мой коллант! Я – помпилианец, Н'доли – вудуни, Эсфирь – гематрийка, Карна – брамайн… А ты – паук! Здоровенный паучище! Рахиль – столб света. Нейрам – огненный сокол. Все антисы, кого я видел, не похожи на людей. Даже Кешаб Чайтанья – восемь рук, три лица, клыки ниже подбородка…
Не вставая, Тумидус изобразил монстра:
– Хорош человек!
– Это правда, – кивнула Рахиль. Кивок выглядел устрашающе: вспышка, качнувшаяся вниз. – Я иногда размышляла о природе этих различий.
