— То было раньше, а сейчас у меня есть дочь, ради счастья которой, я готов уничтожить любого…
— Интересно, как бы отнеслась Лелия к подобным откровениям? — вкрадчиво полюбопытствовал шут.
Император задохнулся от гнева.
— Пошли вон!
Тристан пожал плечами, шут с преувеличенным подобострастием поклонился, и они промаршировали к двери.
— Знаешь, Тин, ты сам загнал себя в ловушку, — бросил Тристан резко и покинул зал совещаний.
Как только захлопнулась дверь, лицо императора исказилось от боли.
Уменьшительное имя, которым называли его в прошлом друзья, всколыхнули воспоминания.
Со смертью Лелии он потерял все: любовь, счастье, самоуважение, дружбу…
Он так одинок… Император встал у зеркала и рассеянно взъерошил темные волосы. Собственное отражение иногда пугало: глаза человека в зеркале не могли принадлежать ему. Отчужденные, жестокие, холодные… чужие глаза…
Император раздраженно замахнулся, но разбить зеркало не успел. Висящий на шее кристалл вызова нагрелся, сообщая, что с ним жаждут общения.
Константин, заинтригованный, послал ответ-согласие и провел указательным пальцем по раме. Зеркало на миг помутнело и прояснилось, показывая прекрасную женщину в белых одеждах жрицы Судьбы.
Синие глубокие глаза с темным ободком вокруг радужки, молочная кожа и роскошные черные волосы, собранные в высокую прическу — Регина, как всегда, выглядела великолепно.
Сердце императора застучало быстрее, а потом успокоилось, вспомнив, что это всего лишь сестра любимой, а не она сама. Насмешка Судьбы — боготворя Лелию, он с трудом выносил фанатичную Регину. После смерти императрицы чувства к жрице Судьбы изменились: антипатия переросла в тихую ненависть. Почему она пробуждала в нем злость, Константин не сказал бы, даже если бы боги призвали к ответу. Возможно, потому что жрица жива, тогда как ее сестра давно в могиле?
— Что тебе надо? — пропустив мимо ушей приветствие Регины, прорычал император. — Ты знаешь, как опасно нам разговаривать в такое время.
Регина устало прикрыла глаза.
— Ты сам сказал, связаться с тобой, как только я вернусь в Храм.
Черты лица императора разгладились, обретя нехарактерную им мягкость.
— Моя маленькая девочка что-нибудь мне передавала?
— Да, благодарности. Мар в восторге и от книг, и от котенка. Хотя последний и доставил мне хлоп. Особенно, когда плыли по морю…
— Что сообщил целитель? — перебил император.
Регина вздохнула — он внимательно слушал, лишь когда она говорила о дочери.
— Не беспокойся, здоровье Мариэллы в порядке. И то, чего ты боишься, с ней не произойдет.
— А что говорят учителя?
— Что и всегда, их ученица — талантлива безмерно, но неусидчива.
Император кивнул и не удержался от признания:
— Как же я хочу увидеть мою девочку!..
— Посмотри на Эву, она ничем не отличается от Мар, — неосторожно предложила Регина и тут же прикусила язык.
Константин скрипнул зубами.
— Смешно, но на твою воспитанницу я бы посмотрел, да только она сбежала…
Кровь отхлынула от лица жрицы.
— Что?.. Как сбежала? Куда? Почему не сказал раньше?..
Ее вопросам не было конца. Император махнул рукой, останавливая поток словоизлияния.
— Твоя протеже, вероятней всего, направляется к тебе. Но ты должна убраться из храма до ее появления.
— Зачем? — женщина недоверчиво уставилась на зеркального собеседника. — Я думала, что ты хочешь вернуть ее назад. Пока Эвгуст заинтересован в Мариэлле, Эва должна играть роль принцессы.
— Вот именно, пока Эвгуст хочет разыскать мою дочь, ты должна исчезнуть. Я думаю, нет, я уверен, что проклятый колдун подбирается к тебе, второму человеку в Межграничье, который знает местонахождение Мар.
Регина стала еще бледнее.
— Хорошо, я на время исчезну.
— Люби ты племянницу по-настоящему, исчезла бы навсегда, — пробормотал император тихо.
Но Регина услышала и скривилась, словно проглотила насекомое. Оскорбившись, она со своей стороны поднесла руку к зеркалу, чтобы прервать связь.
— Подожди! — потребовал правитель. — Ты передала Мар артефакт?
Жрица пожала плечами и с легкой улыбкой на красивых устах поинтересовалась:
— А ты как думаешь? — и скрылась в белесом тумане.
— Сука! — рыкнул император и впечатал кулак в зеркало.
Осколки серебристым дождем пролились на пол.
Император, как дикий зверь на цепи, пронесся несколько раз вдоль стены, наступая на стекло. Потом, замерев, взял себя в руки и с хладнокровно-заносчивым выражением лица покинул зал совещаний.
Спустя пару мгновений вверху раздался шорох громадных крыльев.
Аташ отлепился от потолка и спланировал вниз. Смуглый торс блестел в приглушенном свете камней-светляков, железные мускулы перекатывались под бархатистой кожей. Миндалевидные глаза камийца горели торжеством — он заполучил прелюбопытные сведения для Эвгуста, колдун будет доволен. Темные крылья исчезли, словно их и не было вовсе.
Демон навел на себя иллюзию рубашки с высоким, глухим воротом. Раньше он не стеснялся разгуливать по дворцу в полуобнаженном виде. Но не в последнее время. Хотя довольно поздно, какая-нибудь фрейлина может страдать бессонницей, и тогда натираний вонючей массой подозрительного происхождения не избежать. С чьей подачи придворные дамы вдруг вздумали караулить его в коридорах, да еще со зловонной мазью, он не знал. А если бы узнал, шутнику пришлось бы худо…
Насвистывая нехитрый мотивчик, Аташ распахнул дверь — и получил в грудь усыпляющее заклинание.
— В отличие от Тина я проверяю на прослушку не только стены, но и потолки, — Тристан схватил бесчувственного демона за ноги и поволок к барельефу на стене, где находился один из потайных проходов.
Глава 20. Пожирающая тьма
Северная империя, незаселенные земли,
45–46 день прихода Эвгуста Проклятого.
Обхватив голову руками, я сидела на поваленном дереве. От земли шел холод, пробирающийся под одежду, но мне было совершенно безразлично.
Я ничего не чувствовала… Абсолютно ничего. Ни боли, ни страха, ни тепла от разведенного Юлианом костра. Апатия не отпускала меня уже больше суток… Мне все равно.
Наблюдая со спины ламчериона за разрушением Элевтии, я открыла для себя истину. Неважно, кто я. Неважно, чего хочу. Я всего лишь букашка под ногами великана. И этот великан — власть и силу имущие, аристократы и маги. Такие как я не представляют для них ценности. И нас можно без сожалений пускать в расход. Мы ведь ничего не решаем в этом мире. Все решения всегда принимаются за нас, не беря во внимание наши чувства и наши интересы.
