Ее выдавали глаза, их выражение и цвет.
Император взял мягчайшую подушку с кровати и опустил на головку дочери…
* * *
Семиград, императорский дворец,
45-й день пришествия Эвгуста Проклятого
Аташа вышвырнуло из памяти прошлого, как пробку из всколоченной бутылки с игристым вином.
Толком не обретя чувство реальности, он пропустил следующий удар — и «Призрачный таран» впечатал его лицом в стену. Кости глухо хрустнули — у человека от таких «обнимашек» со стеной треснуло бы не одно ребро, у Аташа сломался только нос.
Демон сполз на пол и развернулся к агрессору. И вовремя.
Локки, не целясь, запустил в него «Огненный дротик», пробивающий каменные блоки в метр толщиной. Демон молниеносно перекатился по полу, уходя из-под обстрела.
Шут собирается его убить! И ему наплевать на то, что он под покровительством Эвгуста!
Значит, столкновение до смерти?! Что ж, тем лучше! Камиец потянулся к внутренней силе, мечтая оставить от противника мокрое пятно. И обнаружил пустоту.
Сила до последней капельки покинула его каким-то невероятным образом. Чудеса да и только, нехорошие чудеса…
«Огненный дротик» черкнул возле подбородка опешившего мужчины. Как простому смертному, демону пришлось рассчитывать на одну лишь ловкость дабы спасти свою шкуру… Слава богам, быстрота движений у него оставалась сверхчеловеческой. Кстати, о богах…
— Покажи мне свои уши, шут! — крикнул демон, резво заползая под стол.
— Может тебе еще и мою задницу показать? — рявкнул Локки, швыряя в демона новое заклинание все из той же стихии Огня.
— Только не в стол! Там мои мемуары, — простонал обреченно Тристан.
Шут внял его мольбам и потушил язычки пламени, пляшущие по мебели.
— Демон, кис-кис, выходи скорей на бис! — Локки хищно раздувал ноздри. — Тебе все равно не уйти из башни живым. Ты только можешь выбрать, как умереть: быстро и легко или долго и мучительно.
— Что я тебе сделал, шут? — крикнул Аташ и мгновенно сместился вправо.
Туда, где он только что был, полетело огненное заклинание.
— Тебя предупреждали держать любопытство в узде? Ты не внял мудрому совету, за что и расплатишься!
Понимая, что у него есть лишь один шанс на жизнь, демон изо всех сил рванул на открытое место и упал на колени.
— Пощады! — крикнул он в отчаянии и выставил вперед раскрытые ладони.
Локки хмыкнул и развеял неиспользованное заклятие. Он и представить не мог, что демон унизиться до мольбы. Но раз инстинкт самосохранения оказался сильнее гордости, тем лучше… для него, шута, и его Госпожи.
— Ты понимаешь, на каких условиях я пощажу тебя?
Демон кивнул.
— Да, только дай взглянуть вначале на твои уши.
— А ты настырный, — шут приподнял волосы, открывая напряженному взору демона левое ухо, украшенное серебряной серьгой с черным камнем. — Про знак принадлежности проболтался Эвгуст?
— Нет, я и сам не лишен наблюдательности. Да и сталкиваться с сателлитами богов, будучи царем, приходилось не раз.
Шут приподнял брови.
— Что ж, отлично. Тогда ты понимаешь, что моя Госпожа не шутит: смерть — самое милосердное, на что может рассчитывать предатель.
Демон потупил взор и глухо поинтересовался:
— Клятва, которую я дам, перекроет мои обязательства перед Эвгустом?
— Да, ты переходишь в непосредственное распоряжение Госпожи. Все долги магу списываются с твоих счетов.
— Очень удобно, — пробормотал Тристан, поджав губы.
Локки быстро взглянул на придворного мага.
— Неужто завидуешь, дружище? Зачем тогда отказался, когда Она оказала тебе честь, предложив служение?
Тристан пожал плечами и поднял с пола кристалл с воспоминаниями.
— Временное умопомрачение. Я не смогу служить твоей Повелительнице, я видел, что бывает с ее самыми верными слугами.
— Лелия знала, на что шла, — шут вздохнул и вновь переключился на демона. — Итак, ты готов стать слугой богини?..
Через час, опустошенный физически, магически и психически, демон вступил в покои второго регента Северной империи.
Эвгуст Проклятый в эту ночь не спал, как и все первые лица страны. Он как раз закончил обсуждать обстановку с военными советниками и министром внешней политики.
Дожидаясь, пока чиновники попрощаются и оставят их одних, демон развалился в кресле и самовольно угостился вином и фруктами. После пережитого ему совсем не хотелось есть, но скрыть иначе свое волнение он не мог. Еда всегда успокаивала его, а вино не ударяло в голову, а помогало снять напряжение.
Закрыв за последним придворным дверь, Эвгуст уселся напротив демона.
— Ну? Что разузнал?
— А мы не будем ждать остальных? — разрезая яблоки на тонкие дольки, удивился Аташ.
— Они уже здесь.
Сообщники проклятого колдуна, в народе прозванные капюшоноголовыми, по одному выходили из порталов.
Сколько всего у Эвгуста приспешников, ведал только сам черный маг. Аташ одно время, любопытства ради, попытался сосчитать — и сбился на втором десятке. Единственное, что он знал, главных помощников, тех, кого выделил Эвгуст, пообещав немыслимые блага, всего восемь. Восемь кукловодов, которые в нужный момент должны, по приказу проклятого, дернуть за ниточки. Он, к сожалению, не входил в их число, и был виноват в этом только сам.
Когда Эвгуст пробудил его, выдернув из полубезумного многосотлетнего сна, он согласился бы, если понадобится, поддержать его и против богов. Но маг потребовал всего лишь клятву вассала. И демон с благодарностью поклялся служить своему спасителю, еще не понимая, во что тот его втянет.
Эйфория первых дней пробуждения прошла — и Аташ осознал, что натворил.
После заточения он оказался в чужом мире, в чужом времени, без нужных знаний, которые помогли бы ему накйти свое место. В голове все не укладывалось, как он, владыка Хекета, одним взглядом могший оборвать жизнь любого в стране, стал слугой мага. Великого, загадочного, овеянного легендами и пророчествами, но все-таки человека.
Аташ презирал людей. Даже в свой гарем в две сотни голов он не брал человечек, предпочитая демониц или, на худой конец, полукровок. Правда, бывало, представительницы человеческого рода, чаще всего магички, оказывались в его постели в качестве подарков. Но задерживались там недолго — он предпочитал их передаривать своим чиновникам.
Воспоминания о гареме заставили демона наморщить лоб. Первые ночи новой жизни ему снились смуглые, молочно-лилейные или золотистые тела его наложниц, собранных в гарем со всего Межграничья. К дарующим усладу красавицам он редко относился лучше, чем к породистым лошадям из конюшни. Нет, он любил женщин, он обожал их, понимая, что без любовной энергии, которая питала его сущность, ему не быть полноценным камийцем.
