Наша ферма находилась на отшибе, отсюда всё далеко, и мне не хватало подружек моего возраста. Но жили мы счастливо. У меня не было ни забот, ни огорчений, кроме совсем уж пустяковых, детских. Папа мог справиться с любой бедой. Денег было мало, но больше нам и не требовалось. Жизнь наша была простой, неторопливой, честной.
В конце каждого оборота, чтобы мама могла отдохнуть, папа рассказывал нам с Чадой сказки. Иногда пугал историями про белокожих. По его словам, эти люди с узкими лицами цвета жемчуга забирают непослушных детей. Тогда Чада изо всех сил вцеплялся в меня, а я делала вид, что не боюсь. Папа умел создать пугающую атмосферу, а потом кидался на нас и сгребал в охапку с криком: «Белокожие идут!!!» Мы визжали и смеялись, от страха не оставалось и следа. Потом папа поднимал нас на руки, крепко прижимал к груди и говорил, что белокожие никогда не придут, если мы будем хорошо себя вести.
К сожалению, в этом папа ошибся.
Мы все слышали, как от реки доносятся громкие, тревожные крики джинтов, но насторожили они только Чаду. Никто на его беспокойство внимания не обратил.
– Наверное, рекла заметили, – говорит папа, склонив голову набок и прислушиваясь.
Тут джинты умолкли, сначала одна, потом вторая.
– Видишь? – говорит Чаде папа и возвращается к еде. – Поймали. Хорошо, теперь не доберётся до моих сладких дождевиков.
Сладкие дождевики – папина особая гордость. Если их высушить и растолочь в порошок, получается сахар. Это было наше любимое лакомство. Обычно одного упоминания о сладких дождевиках было достаточно, чтобы отвлечь Чаду, но только не в этот раз. Он вертелся на стуле, нервничал. Чада услышал в криках джинтов предупреждение об опасности, а мы – нет.
– Успокойся, Чада, – говорит мама. – Они просто за реклом гнались.
– Можно пойти посмотреть?
– Сначала доешь.
Чада знает, что спорить бесполезно, и послушно берётся за вилку.
– Жуй как следует, мой хороший, – терпеливо учит мама. – Сначала проглоти один кусочек и только потом берись за следующий.
Папа издаёт невнятное хмыканье и отодвигает стул, ножки с громким скрипом царапают камень.
– Дай-ка проверю.
– Брось ты, – отмахивается мама. – Подумаешь, джинты расшумелись.
Папа встаёт и подходит к окну. Чада внимательно наблюдает за ним. Я же ем как ни в чём не бывало, даже не сомневаясь, что бояться нечего. Поэтому лица папы, когда он увидел, что делается перед домом, я не разглядела. В первый раз почувствовала тревогу, только когда папа отвернулся от окна, посмотрел на маму и очень спокойно произнёс:
– Уводи детей.
Мама вопросов не задаёт. Тут же вскакивает, отодвигает стул Чады и берёт его на руки.
– Идём к чёрному ходу.
– Я ещё не доела! – возмущаюсь я.
– Делай, как сказал папа, – велит мама и протягивает мне руку. Неожиданно она становится очень деловитой, но чувствуется, что мама страшно напугана.
– Что случилось? – требую я объяснений, но послушно шагаю за ней к чёрному ходу. Мамин страх передаётся и мне.
Папа берёт стоящий в углу топор с длинной рукояткой. Он глядит на меня, но глаз его не вижу из-за падающей на лицо тени.
– Белокожие идут, – отвечает папа.
Ни разу в жизни, ни до, ни после, я не была так напугана. До этого всегда думала, что белокожие – просто выдумка. Папины страшные истории не мешали мне время от времени шалить, не боясь, что меня за это заберут. Белокожих просто не может быть. Мне, жившей в спокойном мирке, казалось, что таких страшных существ не бывает в природе.
Оказалось, бывают.
Спешим к чёрному ходу. Дверь ведёт на наш маленький огород. Маме приходится опустить Чаду на пол, чтобы открыть её. Потом мама выталкивает наружу нас обоих. В этот самый момент входная дверь распахивается, и в дом врываются белокожие.
Мне этот момент до сих пор снится в кошмарах. Узкие лица, бледные, холодные, злобные, будто у крыс чи. Пустые, мёртвые глаза. Острые клинки. Белокожие оказались как раз такими, какими я их себе представляла.
Папа взревел и замахнулся топором, целя в грудь одному из врагов. Другой указал на маму и протараторил что-то на режущем слух, пронзительном наречии. Мама не успела выйти, они заметили её возле двери. Но нас эти люди не видели. Она загородила нас собой.
Мама бросила на меня исполненный боли взгляд, и, прежде чем она успела захлопнуть дверь перед нашим носом, я поняла, что мама с нами прощается. Думала, никогда больше нас не увидит.
Если бы…
Моё первое желание – вернуться обратно в дом, но мама заперла дверь. Тогда я не понимала зачем. Решила, что она нас бросила. В полной растерянности я готова была вот-вот разреветься. Изнутри доносились грохот и крики. На несколько секунд я замерла в нерешительности, но потом схватила Чаду за руку, и мы бросились бежать.
Огород слишком маленький, спрятаться тут негде, вдобавок мы уже собрали почти весь урожай. Сейчас здесь растут всего несколько луковичных корней да почти прозрачные стебли каменной лозы, оставшиеся между тщательно прополотых грядок. Папа очень много работал, чтобы удобрить почву, использовал особый компост с бактериями, которые делали камень более пористым и податливым. В прошлый оборот я помогала папе сеять семена для следующего урожая. А казалось, будто это было давным-давно.
За огородом – рощица фосфоресцирующих микор, довольно высоких. Папа посадил их ещё до моего рождения, чтобы освещали сад – там росли редкие привозные растения, нуждающиеся в свете. Я кинулась туда, Чада ковылял следом, стараясь не отставать. Брат тихонько хныкал, но не капризничал – рад был, что о нём есть кому позаботиться.
«Ты же старшая сестра», – вспомнились мне слова папы, и в первый раз я по-настоящему осознала, что это значит. Теперь я отвечаю за Чаду и должна его защитить.
Мы вбежали в рощицу, огибая изогнутые стебли микоры. Голубовато-белый свет, исходящий от нижней части шляпок, слепил глаза. Но по опыту игры в прятки я знала, что это первое место, где нас станут искать, поэтому тянула Чаду дальше. Мы выскочили с другой стороны и взбежали на склон, к неровной горке зазубренных камней, торчащих из земли. Папа запретил нам к ней приближаться после того, как Чада порезал себе руку об острый край, но я понимала – сейчас можно.
За камнями, зажатые между двумя крутыми склонами, росли кустарники. Привыкшие к суровым условиям лишайниковые кусты и красные перепончатые грибы окружали неровные горки серых валунов, вздымавшиеся над нашими головами. Туда-то мы и отправились. Ветки не хотели нас пропускать, царапались и преграждали дорогу. Липкие усики приклеивались к волосам и одежде. Я прокладывала нам путь, таща Чаду за собой, пока мы не добрались до подножия склона. Там, за семейством жёстких колючих грибов, скрывалась узкая пещерка.
Чада остановился и покачал головой, но я опустилась перед ним на колени.
