– Полагаешь, попадутся? – поинтересовался Софоний, зачерпывая ковш терпкой петерсемены и протягивая подьячему.
– Надеюсь, ибо иначе сыск воистину до весны растянется. А может статься, и до осени, – приняв корец, жадно осушил его Басарга. – Хотелось бы побыстрее, бо по Москве я уже сильно соскучился.
– Смотри, как бы навеки в снегах здешних не остаться!
– Ништо, – покачал головой боярин. – Их на большое-то дело всего полсотни собралось. Тут же, мыслю, и двух десятков не выйдет.
– Лопарей токмо жалко, – покачал головой Тимофей Заболоцкий. – Они ведь, как дети, наивные и беззащитные. Посекут их, ой посекут.
– Гнать или скидывать, – посоветовал Илья. – Кому они нужны, лопари-то? За ними не охотятся.
На рассвете опричники, как Басарга и обещал, отправились в Кандалакшу. Два дня пути оказались потрачены впустую – местные жители дружно поведали, что артель китобойная, все люди до единого, на богомолье в монастырь Соловецкий вдруг отправились.
Погрустив, бояре переночевали в местной обители и поутру двинулись, дальше, в Умбу.
Накатанный поморцами тракт шел в полуверсте от берега – кому охота ноги на камнях и корнях ломать, когда рядом ровная и прочная дорога зимними морозами проложена? Темная лесистая суша то отступала, то вдруг выбрасывала каменистые мысы почти до самой дороги; то пряталась за обширные камышовые заросли, то расстилала широкие плесы, в которых песчаные пляжи и вода, спрятанные под снежным одеялом, незаметно переходили друг в друга.
Бояре лежали тихо, укутавшись в теплые меховые пологи, упряжки мерно катились по сверкающему под низким солнцем насту. Собаки дышали паром, быстро перебирая лапами, даже не оглядываясь на своих каюров, словно предоставленные самим себе. В этой свободе четыре самые сильные упряжки ушли почти на три сотни саженей вперед, остальные одиннадцать держались совсем рядом.
Впереди показался очередной мыс, опушенный на кончике камышовыми зарослями. Басарга, ехавший на первых нартах, опустил руку к щиту, берясь за рукоять. Однако его упряжка, равно как и упряжка Тришки-Платошки, и пустая – промчались мимо плотной коричневой стены, опушенной черными кисточками, никем и ничем не потревоженные. Опричник разжал было руку – и тут вдруг позади раздался громкий переливчатый свист.
– Назад! – поднявшись, схватил лопаря за плечо боярин. – К мысу правь!
Нарты соскочили с гладкого наста на снег, прыгая и разбрасывая снежную пыль, стали быстро разворачиваться, направляясь к самому основанию камышовых зарослей. Басарга, выхватив саблю и сжимая щит, стоял на одном колене и смотрел, как по ту сторону мыса разворачивается смертная схватка. Его побратимы, спрыгнув с нарт, быстро шли вперед, прикрываясь щитами. Высыпавшие из зарослей люди бежали опричникам навстречу, размахивая топорами и мечами. В воздухе мелькнуло несколько гарпунов. Но попадали они, естественно, в щиты – бояре их просто отбрасывали, и холопы тут же подавали хозяевам другие.
Гарпунов подьячий опасался превыше всего – и о том, как от них прикрыться, позаботился особо, прихватив по четыре деревянных диска на каждого опричника. А вот поморы, похоже, до такой простой вещи, как передовой дозор у врага, не помыслили, прикрытия не выделили – и теперь Басарга с холопом беспрепятственно выскочили на мыс, отрезав татям единственный путь отхода к лесу.
Тут камыши затрещали, на тропку выскочили четверо мужиков в меховых шапках и длинных кафтанах из толстой кожи. Двое – с гарпунами, толщиною в руку, и наконечником, похожим на лезвие бердыша. Замахнулись…
Услышав резкий выдох, боярин пригнулся, толкнул вперед щит, подпирая левый край локтем, правый – рукоятью сабли, а нижний опустив на колено.
Хруст, толчок! Толстое граненое острие пронзило доски, выйдя с внутренней стороны на добрых две ладони, и остановилось всего в вершке от лица опричника. От мощного удара колено и локоть сразу заныли, а щит отвалился. Крепко засевшее в нем оружие чуть не в пуд весом за рукоять было, понятно, не удержать.
Услышав второй выдох, подьячий кинулся вправо, падая в снег, и второй гарпун, что должен был пронзить его, когда опустится деревяшка, мелькнул мимо.
– Тришка!
– Лови! – Холоп отстал на несколько шагов и потому запасной щит не подал, а метнул, только чудом не раздробив им хозяину ступню.
– Запорю! – выдохнул Басарга, но совсем тихо и невнятно. Поморцы сейчас его беспокоили куда более, нежели наказание непутевого слуги.
– Бей его! – Четверо разбойников дружно ринулись вперед, теснясь на узкой тропке, и один тут же отстал, ступив в сторону и увязнув по колено. – Смерть!
Несмотря на грозный вид, широкие плечи и немалую силу, грумланы Басаргу особо не пугали. Метнув гарпуны, они остались с ножами, а вот хмурые бородачи в малицах за ними походили на охотников и могли удивить неожиданностью…
– Сдохни! – Первый попытался уколоть коротким лезвием засапожника.
Опричник просто отгородился от него щитом, рубанул второго по груди. Тот отпрянул, раскидывая руки – чтобы не отрубили. Басарга же, отдергивая клинок, увел его под щит, подсекая первому противнику ноги, прыгнул на второго. Тот пригнулся. Не столько увидев опасность, сколько почуяв ее нутром, боярин качнулся, поворачиваясь, – топор врезался ему в плечо, снося, срывая с бахтерца железные пластины и опрокидывая опричника на спину.
– Ага!!! – Грумлан кинулся в атаку, вскидывая нож, и сам же напоролся на выставленное острие сабли. Вскрикнул от боли, опустил глаза, бросил нож и схватился за живот, пытаясь задержать струящуюся кровь. Отпихнув его ногой, Басарга поднялся.
Бородач осуждающе поцокал языком, вытянул косарь, удерживая его лезвием вниз, левой рукой расстегнул пояс, быстрым движением намотал на руку, превращая ее в подобие щита.
Тут неожиданно для обоих на тропу выбрался завязший в снегу второй охотник, вскинул топор, ринулся в атаку…
– А-а-а!!!
Опричник подставил под удар щит, а когда помор попытался выдернуть крепко засевшее в дереве оружие, оглушил его ударом рукояти в челюсть.
К этому моменту как раз подоспел Тришка-Платошка, тоже выхватил саблю и стал по широкой дуге обходить бородача, норовя оказаться за спиной. Басарга решительно двинулся вперед, не позволяя врагу ни отступить, ни оглянуться, и… Охотник распрямился, решительно бросил на снег и нож, и пояс:
– Твоя взяла, боярин, вяжи… Верно Потап сказывал-то, нельзя тебя трогать. Токмо хуже прежнего все-то обернется.
– Верно сказывал, – согласился Басарга. – Раньше я токмо про пятерых из вас проведал, теперича половина в руки пришла.
– Дозволь пораненным помочь? – Охотник указал подбородком на грумланов, что катались в снегу, оставляя кровавые пятна.
– Дозволяю. Токмо… Тришка, пощупай его. Как бы засапожника или кистеня бывалый человек не заныкал.
– Эх, боярин… – Бородач вытряхнул из рукава на снег железный шарик на ремешке, потом извлек из голенища короткий нож с роговой рукоятью, положил рядом. – Верно Потап молвил-то, провидец.
