– Ныне оставьте меня все! – сказал царь, увидев четверку. – Желаю наедине с сими слугами верными побеседовать!
И всей знати, что за миг до этого надменно поглядывала на худородных бояр, пришлось, низко кланяясь, пятиться к дальним дверям длинной узкой палаты.
Когда толстые двери палат затворились, Иоанн поднялся с трона, приблизился к замершим с высоко вскинутыми подбородками боярам. Усмехнулся:
– Чего бороды-то выставили? Опустите от соблазна… Догадываетесь, зачем позвали?
– Нет, государь, – ответил за всех Басарга.
– И спросить ничего не хотите?
– Желаю! – встрепенулся Басарга. – Поведай мне, государь, отчего ты игумена вороватого над всеми архиереями, над всей верой православной старшим поставил?
– Не такого вопроса я ждал от вас, подьячий, – поморщился Иоанн. – Но так уж и быть, отвечу. Средь слуг своих, увы, ни единого не знаю, кто бы в казну лапу запустить не желал, о мошне своей не позаботился. Коли всем головы рубить, так ведь без слуг останешься…
После этих слов Басарга сразу прикусил язык, вспоминая о стоящем возле Михайло-Архангельского монастыря домике.
– Филипп же сей, хоть от казны доход и утаивал, однако не о личном прибытке заботился, а о благе обители древней. Он ныне здесь, а все утаенное там осталось и на благо монастыря работает. Опять же, безумным он лишь в прожектерстве своем казался, а как мастерские, заводы и дома расти начали, сие уже не фантазией безумной, сие хваткой хозяйской речется. В вере, может статься, он и не так крепок, как мученики святые, однако же верой крепкой меня московские епископы уже до тошноты умучили! Отчего монастырь не ими освящен, отчего я служу в нем без рукоположения, как вообще посмел своей волей обитель учудить, отчего живут в ней все послушники с семьями, отчего им не исповедаются и не каются? Тьфу! – мотнул головой Иоанн. – Нешто я не властен в доме моем и державе своей?! Доносят бояре многие: не иначе как бесовской пародией иерархи промеж себя обитель мою называют! Филипп же, хоть и укорил, но в безумие по сему поводу не ударился.
Царь вернулся к трону, но не сел, остановился рядом:
– Правда, и мне поступиться немало пришлось. Опасался игумен, что одною моею волей на пост свой встав, он зело зависим от меня станет. И Церковь православная уж не Богу, а мне в служение попадет. Посему пришлось с ним, ровно с купцом на торгу, урядиться, что в дела церковные я отныне ни ногой! Никак и ничем вмешиваться не стану! Прямо на бумаге соглашение сие мы с ним составили и подписями собственноручными скрепили. Он в дела мирские, государевы никак не лезет; не поучает меня, как мне во дворе собственном жить, я же в дела митрополии Русской
[29]
не суюсь… Доволен ли ты ответом моим, подьячий Басарга Леонтьев? Достоин ли я оказался чаяний твоих?
– Прости, государь, – склонил голову боярин, почуяв, что показное смирение в любой миг может вылиться в гнев.
– Пустое, – снисходительно простил слугу Иоанн. – Ну, коли вы спросить не догадываетесь, то сам отвечу. Добрался до Москвы брат мой старший, вернулся. Событие сие столь важное, что равного, верно, и не сыскать. Не без ваших стараний вернулся, а посему за службу верную и успешную каждого из вас землями ныне награждаю! Двоих из вас поместьями по разные берега реки Нондрус, а двоих – по берегам реки Большая Шеньга. Жалованные грамоты еще неделю назад в Поместный приказ
[30]
отправлены, там их можете и получить.
– Благодарим за милость, государь! – Бояре дружно поклонились царю в пояс.
– Ничего спросить не желаете? – опять поинтересовался Иоанн.
В этот раз промолчал даже Басарга.
– Вы, бояре, по совести спросить должны были, отчего я все еще на царском престоле сижу, а не брат мой сводный? – вроде даже укорил своих слуг Иоанн. – Но я отвечу, дабы слухи возможные еще в зародыше пресечь. Сказывал я, что знака свыше ждать буду, дабы волю небесную принять, побратимы, как свою? И сей знак есть! Мой брат мусульманин, веры басурманской придерживается. А в державе православной магометянину быть на троне невозможно! Посему ныне и впредь править стану я, а брат мой лишь гостем дорогим жить в державе остается…
Никто и никогда не открывает летописцам, иноземцам и простолюдинам важных тайн, судьбоносных решений, фундаментальных перемен. Поэтому никто и никогда не узнал, почему вдруг худородный костромской боярин, до того деливший малый надел с братом на двоих, внезапно взлетел чуть не в небеса, получив одну из высших должностей государства, пост постельничьего. В одночасье никому не ведомый Дмитрий Годунов оказался правителем двора, в обязанности которого было не только заведовать обширным хозяйством царя, распоряжаясь огромной казной, но и спать с государем в одной опочивальне, охраняя по ночам, держать при себе государеву печать, следить за одеждой и постелью.
Точно так же внезапно безвестный татарский царевич Саин-булат, приехавший в Москву со своею тетушкой, получил себе в удел целое княжество – Касимовское ханство, из полного небытия разом встав вровень с древнейшими русскими княжескими родами.
И тому, и другому событию в исторической науке нашлось лишь одно лаконичное объяснение: «В силу случайных обстоятельств…»
* * *
Домофон запел протяжной соловьиной трелью, заставив Евгения Леонтьева оторваться от форума. Который, впрочем, в отсутствие «Старовера» с «Техником» сильно увял.
– Да!
– Встречай голодающую, кормилец! – весело попросила трубка.
Женя нажал кнопку открывания дверей, включил свет в коридоре, подождал, пока с лестницы донесется шелест прибывшего лифта, открыл дверь.
Катя вышла из разошедшихся створок, извиваясь и пританцовывая, время от время начиная кружиться, после чего вышагивая дальше, в такт неведомой музыке, звучавшей у нее в наушниках. Так и миновала своего «кормильца» – изобразив перед ним плечами «цыганочку». Похоже, она находилась в состоянии полного восторга.
Леонтьев выдернул у нее из левого уха наушник и поинтересовался:
– Что-нибудь не так?
– Бухгалтер, ты скучный импотент! – заявила в ответ девушка. – У тебя даже на шее не повиснешь от радости! Хоть бы для приличия сделал вид, что я тебе немножечко нравлюсь.
– Немножечко? – уточнил Женя и согласно кивнул: – Немножечко нравишься. Верхняя губа с левой стороны вроде как ничего.
– Ну и дурак, – беззлобно проронила Катя, наклонив голову набок. – А я, между прочим, все знаю.
– Что?
– Все! Что, откуда и почему. Знаю, где искать убрус и где взять списки твоей школы. Знаю, откуда растут ноги у твоей школы и когда, куда и откуда она бегала. Я знаю все-е-е-е!!! – И Катя, вскинув руки, закружилась на цыпочках.
