Легорже постучал по клавишам, и на экране появился текст:
И притвор, который пред домом, длиною по ширине дома, в двадцать локтей, а вышиною во сто двадцать. И обложил его внутри чистым золотом.
— Это что-то не то, — сказал Легорже. — Нам нужен ключ к разгадке, а не руководство по строительству какой-то хибары.
Бизо подпер подбородок кулаком.
— Здесь нет никакого смысла. Давай попробуем другую комбинацию: «Паралипоменон, глава третья, стих седьмой».
Легорже снова постучал по клавишам и прочитал:
— «И покрыл дом, бревна, пороги и стены его и двери его золотом, и вырезал на стенах херувимов».
— Это похоже на статью из журнала по дизайну интерьера, — недовольно произнес Бизо.
— А может, это указывает на какое-нибудь место? — предположил Легорже, закуривая черную ароматную сигарету. — Где мы можем найти… Гм… а что мы, собственно, собираемся там найти?
— Вряд ли они оставили нам адрес, по которому нужно искать украденную картину. Мне кажется, здесь вот в чем дело, — перешел на шепот Бизо. — Если это какая-то политическая акция или демонстрация силы, то сама картина вряд ли им нужна. Возможно, они просто хотят нас проучить. Как в Англии, когда из манчестерского Музея искусств украли картины, а потом их обнаружили в соседнем общественном туалете свернутыми в трубку и совершенно нетронутыми. Воры просто хотели продемонстрировать, какая там паршивая охрана. И показать, что им наплевать на искусство, с которым все так носятся. И когда в первый раз похитили «Крик» Мунка, воры оставили записку: «Спасибо за плохую охрану». Если мы имеем дело с чем-то подобным и нас хотят проучить, грабители вполне могли дать нам намек и оставить указание места. Но по этой цитате вряд ли сообразишь, о чем идет речь. Внутри дома все покрыто золотом, а на стенах вырезаны херувимы? Не знаю такого места. Посмотри главу четыре, стих семь.
Не выпуская сигарету из зубов, Легорже прочитал:
— «И сделал десять золотых светильников, как им быть надлежало, и поставил в храме, пять по правую сторону и пять по левую».
Это может быть указание направления, как в поисках сокровищ, — предположил Легорже, стряхивая пепел в пустую бутылку без этикетки. — Знаешь, пять шагов в правую сторону, потом пять в левую…
— И еще бросить щепотку соли и довести до кипения, — кивнул Бизо. — Если эти цифры указывают направление, нам нужна отправная точка. Как мы можем отмерять шаги вправо и влево, не зная, откуда начинать? Возможно, числа «десять», «пять» и «пять» имеют какое-то скрытое значение. А может, от этих цитат нет толку потому, что они вообще не имеют к этому делу никакого отношения. Ведь явной связи здесь не прослеживается. А при желании можно притянуть за уши все, что угодно. Возьмем, к примеру, состав сухих завтраков. Если очень постараться, можно и его связать с этой надписью. Так что держи ухо востро, Легорже. Мы еще не все перепробовали. Набери-ка главу три, стих сорок семь.
— Такого стиха нет.
— Тогда вычеркиваем его из списка подозреваемых, — пробурчал Бизо, закуривая четвертую сигарету. — Что там у нас осталось? А глава тридцать четыре, стих семь есть?
Легорже вбил новый вариант.
— Вот, слушай: «Он разрушил жертвенники и посвященные дерева, и кумиры разбил в прах, и…» Черт, вот оно.
— Что-что? Прочитай-ка все.
— «Он разрушил жертвенники и посвященные дерева, и кумиры разбил в прах, и все статуи сокрушил по всей земле Израильской; и возвратился в Иерусалим».
Это то, что надо, Бизо. Помнишь, ты говорил, что «Белое на белом» — это антиикона, отрицание образа Богоматери и Иисуса? Получается, эта картина — кумир, языческий идол. В стихе говорится о разрушении языческих идолов. Это ограбление не политическая акция и не игра мускулами, а религиозный крестовый поход против Казимира Малевича — одного из неверных.
ГЛАВА 18
Элизабет ван дер Меер прибыла в музей, когда солнце уже взошло. Она была в состоянии элегантной паники, как охарактеризовал ее вид Коэн. Директриса всеми силами сдерживала гнев, еще не зная, на кого его обрушить. Нужна была жертва. Два вторжения за два дня. «Слава Богу, ко мне не из-за чего придраться», — подумал Коэн, покачав головой.
Разбитое окно, взрыв в подвале, вырубленное электричество, отсутствие освещения. Вооружившись прожекторами, полицейские осматривали наполненный дымом подвал. Разбитое окно было достаточно большим, чтобы в него мог влезть взрослый человек. Однако следов ног не обнаружилось.
Щитовая представляла особый интерес. Когда Коэн и Меер вошли в сопровождении полицейского в серое от поднявшейся пыли помещение, они увидели причину отключения электричества. Щит, на котором находились предохранители от всех электрических систем музея, включая резервный генератор, был разрушен. Но самое интересное заключалось в том, что взорвали его внутри запертого стального ящика.
— Мистер Коэн, потрудитесь объяснить, как все это произошло, черт побери?
Терпения госпожи Меер хватило ненадолго. Но не успел Коэн ответить, как у полицейского заработала рация.
— Левеллин вызывает Джоунса.
— Что случилось, Левеллин?
— Мисс Меер должна срочно подойти сюда.
— Но мы в подвале. Когда все осмотрим, поднимемся наверх.
— Нет, она должна прийти немедленно.
— А в чем дело?
— Я нахожусь в отделе консервации…
Госпожа Меер пошатнулась и прислонилась к стене.
— О Боже, — прошептала она.
Инспектор полиции Гарри Уикенден обладал внешностью, способной понравиться разве что его матери. Он вошел в Национальную галерею современного искусства с огромной пластмассовой чашкой в руках, крышку которой периодически снимал, чтобы отхлебнуть какой-то напиток. Под черными глазами темнели большие набрякшие мешки. Рот скрывали обвислые усы, придававшие лицу унылое выражение. Инспектор был мал ростом, носил ортопедические ботинки, длинное непромокаемое пальто защитного цвета и напоминал грустного бассета. Но в глазах его поблескивал огонек.
Не успел инспектор переступить порог, как к нему сразу же подскочил офицер полиции.
— Доброе утро, сэр.
— Утро, начинающееся до десяти, не может быть добрым. У преступников просто нет совести. Могли хотя бы дать людям позавтракать.
— Да, сэр. Я провожу вас в кабинет директора, мисс Элизабет ван дер Меер. Но должен предупредить, что она не в духе.
— Я тоже. Но ради вас скрою приятную мину. Ведите меня к ней.
Уикенден с полицейским пошли через залы, залитые тусклым утренним светом.
— Придется идти наверх пешком, потому что электричество…
— Я уже заметил, что света нет. Не стоит говорить об очевидном.
