Вытерев шею фиолетовым клетчатым платком, Барроу сунул его в нагрудный карман, чтобы тут же вынуть снова. Он то наклонялся к картине, то снова выпрямлялся.
Благодаря усилиям консерваторов и химическому составу краски верхний слой был полностью удален. Фальшивый Малевич больше не скрывал темные насыщенные тона Караваджо, игру света и тени, сияние, рождающееся из темноты. Все глаза были прикованы к картине. Присутствующие ждали, что скажет Барроу.
Коффин молча рассматривал полотно. «Во многих отношениях это антипод Малевича, — подумал он. — Ведь белизна — это торжество света без всяких намеков на тени или темноту».
— Размер картины — сто сорок на девяносто четыре сантиметра. Это на двенадцать целых четыре десятых и двадцать сантиметров меньше, чем каталожный размер Караваджо. Но я вижу, что картину обрезали, — заявил Коффин.
— Зачем им это понадобилось? — спросила ван дер Меер.
— Довольно опасно переправлять картину, которая по размерам точно совпадает с недавно украденной, — объяснил Коффин. — Поэтому воры обычно обрезают полотно. И часто важные фрагменты живописи оказываются утраченными. К счастью, по периферии «Благовещения» Караваджо нет никаких фигур. Только черный фон. Но, как вы можете видеть, край картины оказался в опасной близости от правого плеча Марии.
— Значит, Караваджо спрятали под фальшивым Малевичем, чтобы вывезти из Италии? — спросил Уикенден, раздельно произнося слова.
Все посмотрели на него.
— Это блестяще, Гарри! — воскликнул Коффин.
— Просто немного логики. Я, во всяком случае, поступил бы именно так. Если бы воровал картины.
— Слава Богу, что вы этого не делаете, инспектор, иначе на мировом рынке не осталось бы ни одного Караваджо, — с уважением произнесла Элизабет.
— Профессор Барроу, может быть, стакан воды? — спросил Коффин, посмотрев на красное лицо ученого, все еще переминавшегося перед картиной.
— Нет-нет, спасибо, — отказался тот, отводя глаза. — Это подлинник. Я в этом уверен.
— Ну, тогда можно звонить итальянцам.
«Что-то долго он тянул», — подумал Уикенден.
И посмотрел на Элизабет. Она, казалось, не знала, как реагировать. Конечно, для итальянской церкви и полиции это отличная новость, но ван дер Меер от этого не легче. Гарри попытался как-то увязать происходящее с украденным Малевичем. Если именно это полотно выставлялось на аукционе, почему эксперты «Кристи» не заметили того, что сразу же обнаружили музейщики?
— Я могу идти? — чуть запинаясь, спросил Барроу.
— Да, конечно. Спасибо за помощь, — ответила ван дер Меер.
Барроу торопливо ушел. Коффин с улыбкой проводил его глазами до двери.
— Вы знаете, я думала, что мы уже немного разобрались со случившимся. Но после разговора с мисс Делакло у меня возникло еще множество вопросов. Не знаю даже, с чего и начать, — пожаловалась Элизабет.
— Ну хотя бы с того, как украденный Караваджо оказался под похищенным Малевичем.
— Вы правы, доктор Коффин, — поддержал его Уикенден. — Что вы об этом думаете, мисс ван дер Меер?
— Я просто пытаюсь понять. Меня не оставляет мысль, что это не та картина, которую мы купили у «Кристи». Мы с мисс Делакло сразу бы заметили, что с ней что-то не так. Я хочу сказать… Нет, не знаю. Если ее подменили, то когда? После того, как я ее купила, и до того, как ее доставили в музей? Или же нас обманули воры?
— Тогда они не просто вымогатели, а еще и талантливые художники, — громко сказал Коффин.
— Но зачем им рисовать свою подделку на украденном полотне Караваджо? — с недоумением спросила Элизабет.
— Одно из двух: либо они идиоты, либо это часть какого-то грандиозного замысла. И тогда совпадения являются неслучайными, — заявил Уикенден.
— Вы что-нибудь почерпнули из разговора с мисс Делакло, инспектор? — поинтересовалась Элизабет. — Она мне сказала, что вы с ней беседовали.
— Она пыталась помочь, но толку от нее мало. Кражу из «Общества Малевича» расследует какой-то французский детектив, но, похоже, пока безрезультатно. Кажется, его зовут Бизо. Она сказала, что он не говорит по-английски, так что встречаться с ним — все равно что биться головой о стену.
— Звучит оптимистично, — со вздохом заметила Элизабет.
— Не беспокойтесь, мадам. Я от этой стены камня на камне не оставлю.
— Еще того не легче, — опять вздохнула она.
На следующее утро в музей прибыли два итальянских полицейских. Коффин, Уикенден и ван дер Меер посвятили их в суть дела, после чего те отбыли вместе с Караваджо на бронированном автомобиле.
Через пару дней картину повесили над алтарем церкви Святой Джулианы в Трастевере. На этот раз ее привинтили болтами к стене и закрыли защитным экраном из пуленепробиваемого стекла. Большинство прихожан так и не заметили ее исчезновения.
— Мне кажется, здесь не обошлось без тебя, Габриэль, — сказал Клаудио Ариосто, позвонив Коффину из своего спартанского кабинета.
— Надеюсь, это укрепит мою репутацию, Клаудио, — ответил Коффин, стоя с мобильником в руке перед сырным прилавком продуктового отдела «Хэрродс». — Полкило «Вонючего епископа», пожалуйста.
— Che hai detto?
[66]
— Извини, Клаудио, это я продавцу. Я в магазине и покупаю сыр. У меня было несколько наводок, одна через Валломброзо и две моих собственных, но я и не мечтал, что все произойдет так легко. Мне просто крупно повезло, что кражу Малевича расследовал мой старый приятель Гарри Уикенден, который ввел меня в курс дела.
— Это просто потрясающе. Мне все равно, как это произошло, хотя подробности, конечно, любопытные. Я лично вижу здесь руку Господа, а дареному коню в зубы не смотрят. Так ведь говорят англичане?
— Если мне станет известно что-нибудь еще, я тебе сообщу. Но, похоже, эта загадка так и не будет до конца разгадана.
— Мне достаточно, что я могу закрыть это дело и отрапортовать полковнику Пасторе о наших успехах.
Коффин заплатил за покупку и отошел от сырного изобилия, держа в руках зеленый фирменный пакет.
— А теперь, Клаудио, я хотел бы замолвить словечко за Валломброзо.
— Я уже говорил с Турином. Хотя она и непричастна к обнаружению картины…
— Это ты так считаешь.
— Насколько мне известно. Ты что-то темнишь, Габриэль.
— Я не могу раскрывать свои контакты…
— В любом случае она освобождена условно и должна до конца срока…
— Я знаю, что там написано мелким шрифтом, Клаудио. Это хорошие новости. Спасибо за помощь.
— Это она должна говорить спасибо. Ладно, возвращайся к своему сыру, Габриэль. Чао, и еще раз спасибо.
