Ее ужасно раздражало то, что полиция так и не сдвинулась с мертвой точки.
Конечно, дело очень сложное. Этим неумехам из норвежской полиции оно может оказаться не по зубам. Провинциальные безоружные евнухи.
Она же, напротив, настоящий эксперт.
Ночи стали длиннее.
3
Со дня убийства Фионы Хелле прошло семнадцать дней — на календаре было шестое февраля.
Ингвар Стюбё сидел в своем кабинете, в одном из типичных районов восточного Осло, и следил за тоненькой струйкой песчинок в часах. Часы были большие, красивые, ручной работы. Ингвар всегда считал, что подставка дубовая; дерево с течением времени приобрело темный, местами будто вылинявший оттенок. Французский полицейский из технического отдела криминальной полиции, приезжавший в Осло перед Рождеством, с интересом изучил часы.
— Красное дерево, — констатировал он и покачал головой, глядя на предмет, который, по семейному преданию, сопровождал морских волков, предков Ингвара, на протяжении четырнадцати поколений.
— Эта вещица, — сказал француз на безупречном английском, — сделана между тысяча восемьсот восьмидесятым и тысяча девятисотым годами. Часы никогда, скорее всего, не бывали на борту корабля. Такие выпускали для украшения домов. —
Он пожал плечами и добавил: — But by all means pretty little thing.
[3]
Ингвар все-таки больше доверял семейным преданиям, чем случайному французскому командированному. Песочные часы стояли на каминной полке у бабушки и дедушки, и их не разрешалось трогать до того, как тебе исполнится двадцать один. Они считались драгоценностью, отец иногда переворачивал их для Ингвара, и песчинки под тончайшим стеклом поблескивали золотом, протекая сквозь отверстие, которое, как говорила бабушка, было тоньше волоска.
Папки, рядами стоявшие на письменном столе по обе стороны от часов, рассказывали другую, гораздо более сложную историю — про убийство Фионы Хелле. У этой истории было страшное начало и не было ничего, что хоть как-то намекало бы на окончание. Сотни свидетельских показаний, огромное количество различных экспертиз, полицейские рапорты, фотографии и все тактические соображения вели одновременно во всех направлениях, следовательно — никуда.
Ингвар не помнил другого такого дела, в котором он не располагал бы ни единой уликой.
Ему скоро должно было исполниться пятьдесят лет, двадцать восемь из них он работал в полиции. Он патрулировал улицы, задерживал жуликов и пьяных за рулем, скучал за письменным столом в отделении по борьбе с экономическими преступлениями и потом по чистой случайности попал в криминальную полицию. Казалось, это было несколько жизней назад. Конечно, он не помнил всех своих дел, да и невозможно было удержать их все в памяти. Убийств было слишком много, изнасилования стали слишком жестокими. Цифры со временем утрачивали всякий смысл. Но одно оставалось неизменно верным и неоспоримым: иногда все шло кувырком. С этим просто нужно было смириться, и Ингвар Стюбё старался не тратить времени на размышления о проигрышах.
Но в этот раз все было иначе.
Впервые он не видел жертву. В первый раз он вошел в дело не с самого начала, а попозже, будто раненый, который, хромая, догоняет далеко ушедший вперед отряд. И эти обстоятельства требовали от него больших усилий. Он понимал, насколько отстал, на общих встречах и при обсуждениях, когда вокруг нарастало коллективное раздражение, а ему приходилось помалкивать — он думал не так, как другие.
Они позволили похоронить себя в следах, которых на самом деле не было. Они аккуратно и тщательно пытались собрать пазл, который просто не мог быть собран, потому что на его составных частях было нарисовано безоблачно-синее небо, в то время как полицейские надеялись сложить из них темное ночное. Несмотря на то, что в доме Фионы Хелле было найдено тридцать четыре отпечатка пальцев, никто не мог сказать, принадлежал ли убийце хоть один из них. Необъяснимый окурок у входной двери ничем не мог им помочь; экспертиза показала, что ему уже несколько недель. Следы на снегу тоже можно было перечеркнуть жирной красной чертой, по крайней мере до тех пор, пока они не могли сопоставить их с другими сведениями об убийце. Лужа крови на полу не давала никаких зацепок, это была кровь самой Фионы Хелле. Остатки слюны на столешнице, волосы на ковре, жирные розовые отпечатки на бокале с вином рассказывали в высшей степени банальную историю о женщине, которая спокойно сидела в своем кабинете, собираясь прочесть письма за неделю.
— Привидение-убийца, — сказал Зигмунд Берли, останавливаясь в дверном проеме, и криво усмехнулся. — Я, черт побери, начинаю думать, что этот мрачный лейтенант из Румерике прав и что это самоубийство.
— Впечатляет, — улыбнулся Ингвар в ответ. — Сначала она себя слегка придушила, потом отрезала язык и уселась поудобнее, ожидая смерти от потери крови. После чего ожила на минуточку, чтобы уложить язык в красивый пакетик из красной бумаги. Оригинально, ничего не скажешь. Ну, как там дела? С сотрудничеством, я имею в виду.
— Они хорошие ребята, детективы из Румерике. Ты же знаешь, там большое отделение. Они, конечно, выделываются иногда, но всегда рады нам помочь.
Зигмунд Берли уселся и придвинул свой стул поближе к письменному столу.
— Снорре на выходных участвует в хоккейном турнире для десятилеток, — сказал он и многозначительно кивнул. — Ему только восемь, но его отобрали в команду лучших вместе с десятилетками!
— Я вообще не знал, что команды из таких маленьких детей формируют по принципу лучше-хуже.
— Да это ерунда, которую придумал спортивный союз. Я считаю, что это совершенно неправильно. Мальчишки только хоккеем живут и дышат, думают о нем сутками... Он как-то недавно ночью спал в коньках! Если все мальчики сейчас не поймут, насколько важны соревнования, они так и будут плестись в хвосте.
— Да-да. Твоему сыну повезло с отцом. Я бы, наверное, не стал...
— Куда мы движемся? — перебил Зигмунд, возвращаясь к разговору об убийстве, и пробежал взглядом по папкам и стопкам документов. — Куда, к черту, мы можем зайти с этим делом?
Ингвар не ответил. Вместо этого он взял в руки песочные часы, перевернул их и попытался сосчитать секунды. Песок бежал минуту и четыре секунды — он узнал это еще в детстве. Какая-то ошибка в конструкции, подумал он, но все равно стал считать вслух:
— Пятьдесят два, пятьдесят три. Все, пусто. Я всегда промахиваюсь. — Он снова перевернул часы. — Раз. Два. Три.
— Ингвар! Перестань! Ты с ума, что ли, сходишь от всех этих бессонных ночей?
— Нет. Рагнхилль — хорошая девочка. Девять. Десять.
— Так куда мы движемся? — Голос Зигмунда стал настойчивым, и он наклонился к коллеге, прежде чем сказать: — У нас нет никаких следов. Буквально никаких! Вчера и сегодня я еще раз изучал все показания. Фиону Хелле любили. Смешная тетка, говорят люди. Колоритная. Многие считают, что в противоречивости ее образа была какая-то особенная прелесть. Начитанная, разбирающаяся в культуре — и в то же время читающая комиксы и любящая «Властелина колец».
