— Харалд! Харалд Хансен!
— Слушаю тебя, Кристиан!
— Придется отключить тебя, поскольку мы только что получили…
На экране вновь возникла студия. Ингер Юханна ни разу еще не видела, чтобы новостному ведущему в прямом эфире совали в руки текст. Когда включили студию, рука курьера попала в кадр, а ведущий судорожно искал очки, в которых до сих пор не было нужды.
— Мы получили пресс-релиз из офиса премьер-министра, — откашлявшись, сказал он, — и он гласит…
Рагнхильд разревелась.
Ингер Юханна, не сводя глаз с телевизора, попятилась в угол, где девчушка орала благим матом и махала руками.
— Она пропала, — оторопело проговорил Ингвар. — Исчезла, черт подери.
— Кто исчез? — спросила Кристиана, схватив его за руку.
— Никто, — чуть слышно сказал он.
— Нет, ты сказал, она пропала, — не отставала девочка.
— Мы ее не знаем, не волнуйся.
— По крайней мере, это не мама. Мама здесь, и мы все поедем к бабушке с дедушкой. Мама никогда не пропадает.
На руках у матери Рагнхильд быстро угомонилась. Сунула в рот большой палец и уткнулась головой в шею Ингер Юханны. Кристиана по-прежнему держала Ингвара за руку и тихонько покачивалась вперед-назад, шепотом напевая:
— Дум-ди-ру-дум…
— Все хорошо, — рассеянно сказал Ингвар. — Все спокойно, сокровище мое.
— Дум-ди-ру-дум…
Сейчас она замкнется в себе, с отчаянием подумала Ингер Юханна. Наверняка замкнется, она всегда так делала, если чувствовала хоть малейшую угрозу или случалось что-то неожиданное.
— Все в полном порядке, дружок. — Она погладила дочку по голове. — Сейчас соберемся и все вместе поедем к дедушке и бабушке, как решили.
Но она не могла оторвать взгляд от телеэкрана.
Теперь показывали кадры, снятые с птичьего полета, с геликоптера, медленно кружившего над центром Осло. Камера двигалась вдоль Карл-Юханс-гате, от Стортинга к дворцу, бесконечно медленно.
— Больше ста тысяч человек, — прошептал Ингвар. Он стоял как громом пораженный и даже не заметил, что Кристиана выпустила его руку. — А может, и двести. Как же, черт побери, они сумели…
Кристиана стояла в углу, билась головой об стену. Она снова разделась догола и бормотала:
— Она исчезла. Дум-ди-ру-дум. Исчезла. — А потом заплакала, тихо и безутешно.
4
Абдалла ар-Рахман был сыт. Провел ладонью по тугому животу. Прикинул, не отложить ли тренировку. Ведь, пожалуй, и вправду немного переел. С другой стороны, дел на сегодня еще полным-полно. И если не заняться тренингом сейчас, то есть риск, что позднее времени на это не будет. Он был один в огромной студии. Прохладный воздух приятно обвевал тело. Тщательно заперев дверь, он не спеша разделся. Остался, как всегда, босиком, в просторных белых боксерских трусах.
Включил «беговую дорожку». Поначалу медленно, на сорок пять минут. Тогда будет еще полчасика на силовые упражнения. Маловато, конечно, он привык к более продолжительным тренировкам, но все равно лучше, чем ничего.
Разумеется, никаких сообщений он не получил. Ни подтверждения, ни закодированной депеши, ни телефонного звонка, ни шифрованного мейла. Современная связь — палка о двух концах, эффективная и вместе с тем слишком опасная. Он предпочел позавтракать с французским бизнесменом и совершить с отцом утренний намаз. Ненадолго наведался в конюшню, посмотрел на жеребенка, который родился нынче ночью. Потрясающе красивый! Никто не потревожил будничную жизнь Абдаллы ар-Рахмана из ряда вон выходящими сообщениями. В этом не было нужды.
Си-эн-эн давным-давно обеспечила необходимое подтверждение.
Все определенно прошло как полагается.
5
Все шло своим чередом, как полагается.
Об этом она вдруг подумала, когда наконец выкроила минутку на сигарету. Беата Косе, заведующая секретариатом министра юстиции, не была заядлой курильщицей, но, как правило, носила с собой в сумке пачку сигарет. Она надела пальто и лифтом спустилась в вестибюль. Внутрь никого не пускали, по обе стороны дверей стояла вооруженная охрана. Она поежилась, кивнула сотруднику в штатском, и тот незамедлительно выпустил ее за ограждения.
Она перешла через улицу.
Все действительно шло как полагается. Чисто теоретические секретные директивы за считаные утренние часы стали реальностью. Оборудование связи и процедуры оповещения функционировали чин чином. Ключевой персонал собран, штаб сформирован. Даже министр обороны, по случаю национального праздника находившийся на Шпицбергене, вернулся в столицу. Каждый знал свою роль и свое место в мощной машине, которая была приведена в действие и словно бы уже работала сама собой. Петер Салхус, правда, полагал, что они опоздали на час-другой, однако Беата все равно невольно испытывала гордость: ведь она как-никак причастна к большому историческому событию.
— Стыдись, — проворчала она себе под нос и закурила.
Весть об исчезновении американского президента до сих пор заметно не умерила праздничного веселья. Гомон и крики «ура» с Карл-Юханс-гате приглушенным эхом отдавались среди зданий правительственного квартала. Люди, спешившие мимо нее по тротуару, улыбались и смеялись. Вероятно, ничего не знали. Хотя новость давно просочилась наружу и оба крупных телеканала все утро передавали экстренные информационные выпуски, народ, похоже, не желал, чтобы ему мешали в ежегодном пышном чествовании себя самого.
Сигарета доставила Беате удовольствие.
И, секунду помедлив, она закурила еще одну. Взгляд меж тем скользнул от группы журналистов у подъезда к зеленым бронированным окнам седьмого этажа, которые заметно отличались от всех остальных. В глубине души она часто удивлялась, зачем министру юстиции понадобились в офисе пуленепробиваемые окна, если он в одиночку, без охраны, ходит в супермаркет, а дома у него установлена самая что ни на есть простенькая сигнализация. Наверно, так и должно быть, подумала она, поскольку всегда с предельной лояльностью и спокойствием принимала сложившиеся обстоятельства.
Сверху на нее смотрел какой-то мужчина.
Она нерешительно подняла руку в знак привета. Он помахал в ответ. Петер Салхус — вот это кто. Хороший мужик. Надежный, обходительный, не в пример многим высокопоставленным персонам, которые, постоянно бывая в офисе министра юстиции, как бы и не замечали ее.
Беата Косе бросила окурок, слегка затоптала. Снова подняв голову, она вроде бы увидела, как Салхус что-то сказал, а потом задернул шторы и отошел в глубь помещения.
Мимо медленно проехал полицейский автомобиль, без сирены, но с включенной синей мигалкой.
— Раз уж мы тут одни… — сказал Петер Салхус, поскольку, кроме него, в кабинете с зелеными стеклами находились только министр юстиции и начальник ословской полиции, — то я, пожалуй, позволю себе вопрос… — Он поскреб бороду, сглотнул и, глядя на начальника полиции Бастесена, неожиданно воскликнул: — Отель «Опера»! Отель «Опера»!
