– Значит, исполнение желаний для всех? Ну что ж, доченька, вот и твое исполнилось. Дождалась, сучка…
Стервятник сунул руку за пазуху и достал пистолет, который отдал ему Рэдрик Шухарт. Тот самый пистолет, что украл у отца глупый Арчи перед тем, как уйти в Зону. Сейчас в «Кольте» был только один патрон из оцинкованной коробки, найденной в старом схроне Шухарта рядом с поваленной телефонной будкой. Больше Барбридж решил не брать – отстреливаться от патрульных и армейцев дело глупое и бесполезное. А вот для такого случая – в самый раз.
Стервятник поднял руку, ствол пистолета прохладно коснулся виска.
– Счастье для всех, даром… – прошептал Барбридж деревенеющими губами. – И никто не уйдет обиженный… Никто не уйдет…
Глава 2
Снайпер
Я попытался открыть глаза, но с первого раза у меня не получилось – веки словно стянула твердая корка. А еще нестерпимо болело все тело, словно по нему долго лупили палками. Осознание боли приходило постепенно: сначала веки, потом лицо, кожа которого словно только что пережила неслабый ожог, потом легкие, казалось, доверху забитые гарью.
Я попытался вдохнуть поглубже – и тут же скорчился в приступе неудержимого кашля. Лицо щекотали травинки, и сквозь боль, пульсирующую во всем теле, сознание все-таки фиксировало происходящее: я катался по земле, мокрой от росы или только что прошедшего дождя. Но помимо этого был еще и запах. Очень знакомый запах запустения, какой бывает на старых пустырях и заброшенных свалках.
Наконец я откашлялся и немного свыкся с болью. Слишком часто приходилось ее испытывать, и тело уже давно примирилось с ней, научившись правильно реагировать на физические страдания без участия сознания. Бывалые люди говорят, что внутри бойца, много повидавшего на своем веку, начинает вырабатываться какой-то гормон, который глушит и боль, и последствия физического перенапряжения, и душевные страдания человека, для которого война давно стала даже не профессией, а судьбой. Ветераны утверждают, что без этого гормона смерти любой нормальный человек сойдет с ума меньше чем за сутки. Хотя вполне возможно, что это просто очередная солдатская байка.
Кашель прекратился, но теперь я просто лежал на сырой траве, не торопясь открывать глаза. Я уже догадывался, что сейчас увижу, но мне очень не хотелось, чтобы догадка становилась реальностью, от которой потом будет уже никуда не деться. Я тянул эти мгновения темноты, как гурман, смакующий изысканное блюдо и знающий, что ему никогда больше не придется его отведать. Я знал: одно короткое движение век – и старый мир, знакомый и ненавистный, ворвется в мою жизнь, словно сезонный ураган, вновь и вновь сметающий на своем пути все живое. Старый, ненужный мне мир, из которого я однажды ушел раз и навсегда для того, чтобы никогда больше сюда не возвращаться…
Но прятаться от реальности никогда не было в моих правилах. Поэтому я дал себе еще несколько секунд блаженной темноты – и с усилием разодрал слипшиеся веки.
Свет ударил в глаза. На самом деле он был тусклым и безжизненным, этот солнечный свет, с трудом пробивающийся из-за сплошной пелены свинцовых туч. Но для чувствительных глазных нервов, все еще до конца не восстановившихся после яркой вспышки, этого было вполне достаточно. Сразу захотелось вновь смежить веки, но я не дал себе этого сделать. Мгновения блаженного неведения миновали. Наступило время сурового настоящего.
Я медленно поднялся с сырой земли.
Внизу под ногами росла серая, больная трава, чудом выжившая на зараженной земле, а прямо передо мной торчал большой плакат, на котором была начертана надпись, полуразмытая кислотными дождями:
«Увага! Радiацiйна небезпека! ПТЛРВ «Копачi». Територiя ДСП «Комплекс» м. Чорнобиль, вул. Кiрова, 52. Тел. 5-19-24; 5-24-84. B’iзд на територiю ПТЛРВ без дозволу КАТЕГОРИЧНО ЗАБОРОНЕНО!»
[2]
Превозмогая боль во всем теле, я до хруста сжал кулаки. Уж лучше б проклятый Тестомес забросил меня в страшный мир Москвы, сожженной ядерной войной
[3]
. По крайней мере, где-то там, среди полчищ кошмарных мутантов, орд ржавых боевых роботов и обширных территорий, усеянных Полями Смерти и другими опасными ловушками, сейчас находилась та, ради которой стоило жить на свете. Здесь же, в мире ежедневной, бессмысленной борьбы за выживание и погони за хабаром, у меня не было иной альтернативы, кроме как выживать и гоняться за хабаром. То есть, быть как все. Как же это страшно порой – быть как все. Особенно, когда ты никому не нужен и никто тебя не ждет…
Но в то же время я понимал – все эти мысли есть не что иное, как боль, с которой мое тело давно свыклось. Возможно, благодаря гормону смерти, а может быть, оно просто адаптировалось к этой пытке, как привыкает инвалид к фантомным болям на месте давно утраченных конечностей. А это значит, что надо жить, несмотря ни на что. И выживать, даже если тебе этого и не очень-то хочется делать.
– Ну, здравствуй, Зона, – скрипнув зубами, прохрипел я. – Здравствуй. И будь ты проклята…
– Не надо бы так про нее, – раздался голос за моей спиной. – Живая она. Услышит и отомстит.
Я обернулся.
Их было двое.
Голос принадлежал мордатому мужику в сталкерском комбинезоне с крупнокалиберным охотничьим ружьем в руках. Рядом с ним стояла колоритная фигура в пыльнике, направив на меня ствол пулемета ПКМ. Лицо фигуры тонуло в тени глубокого капюшона. На руках пулеметчика были надеты толстые черные перчатки, усиленные кевларовой нитью. Позади вооруженных сталкеров стоял компактный двухместный вездеходик армейской камуфлированной расцветки с прицепленным к нему большим трейлером.
– Здоро́во, Жила, – с трудом проговорил я, узнав торговца. – И тебе, Ильюша, не кашлять.
Слова давались с трудом. Похоже, не только лицо подпалил мне чертов Тестомес, но и бронхи задела волна раскаленного воздуха.
Мордатый со своим напарником переглянулись. На лице Жилы обозначилось глубочайшее удивление. Что было под непроницаемым капюшоном Ильюши – одному черному сталкеру ведомо.
– Интересно, откуда ты меня знаешь, парень? – поинтересовался торговец.
Его изумление было искренним. Такое, как ни пыжься, нарочно изобразить не получится, если ты, конечно, не профессиональный актер. Но лицедеям в Зоне не место, как и людям без оружия, кстати. У меня же ничего не было, кроме двух ножей – за что большое спасибо Тестомесу, чтоб его на части разорвало.
