Сколько я его ни тряс, ни тормошил, он больше не шевелился…
Я сидел на коленях, тупо качаясь, ничего не видел, не чувствовал. Слезы текли, я их не замечал. Суетилась Ольга, спрашивала, что случилось, почему я завис, нужно срочно делать перевязку! Потом ее словно проткнуло, она схватила фонарик, застыла…
Мы сидели, обнявшись, в этой чертовой дыре. Гладили Молчуна, шептали ему какие-то слова, проклинали окаянную жизнь. Потом провалились в ступор – выходили из него как из комы. Очнулись от холода, который полным ходом осваивал организм. Подавленный, я слонялся по пятачку, заваленному ржавыми трубами, нашел в полу глубокую трещину, осветил ее до дна. Дно, по счастью, имелось. Плиты разошлись, образовав яму с рваными краями. Я вынул из рюкзака брезентовую накидку, завернул в нее мертвое тело, опустил на дно могилы. Ольга сидела рядом, шмыгала носом, освещала «фронт работ». Я завалил могилу всем, что оказалось под рукой. Соорудил грубоватый холмик из огрызков бетона. Несколько минут мы просто сидели, исподлобья пялясь на эту горку. Пустота забиралась в душу. Ольга заревела, обняла меня. Наступали тяжкие минуты прозрения. Мы начинали понимать, что в нашем мире что-то изменилось, ушла его часть, и никогда уже не будет так, как раньше…
– Вот и нас когда-нибудь так же… – глухо вымолвила Ольга, выплакав все слезы.
«Ладно, если похоронят, – мрачно подумал я. – В нашем мире как-то не принято хоронить».
– Не хорони меня в канализации, ладно? – попросила Ольга.
– Ладно, – я машинально кивнул.
– Лучше бы мы у Виктора его оставили… – она опять всхлипнула. – Не звери же, у них и так хватает еды… – вздрогнули поникшие плечи. – Если еще и с Кузьмой что-нибудь случится, я точно не переживу… Пойдем скорее, Карнаш, – заторопилась Ольга, схватила меня за рукав. – Время теряем, мы должны его найти… Обещаю, что не буду больше хныкать, я сильная, ни одной слезинки от меня не дождешься…
Я поднял голову. «Посторонние» шумы еще не смолкли. Твари, которым не хватило ни сил, ни ума, привели подкрепление. Возились, утробно урчали хищные «городские» звери, царапали когтями чугунную крышку.
– Выйти не сможем, – грустно подытожил я. – А убираться нужно. Посиди, я обследую эту дыру. Попробуем пробраться низом до следующей шахты…
Неприятности – одна другой краше – неслись за нами, как кошка за мышкой. Виктор был прав – местная канализация не лучшее место для посещений. В мирное время-то не стоит, что уж говорить про «военное»… Мы пробирались по узкому переломанному желобу, натыкаясь то на битую кирпичную кладку, то на скользкие стены. Подземелье ощетинилось выломанными трубами, элементами присоединительной арматуры. Лохмотья свисали с потолка – паутина, обрывки проводов и штукатурки. Проход петлял, я с трудом ориентировался. Здесь точно что-то было не в порядке – стрелка компаса, идущего в «нагрузку» к наручным часам, вертелась как волчок. Холод забирался за воротник. Возникало ощущение, что мы движемся в никуда. Сузились стены, проход превратился в узкую перемычку песочных часов. Сдавило грудную клетку, и я, зажатый, начал задыхаться. Стало страшно. Я насилу выдавил себя из трещины, помог пробраться Ольге. Она была худа, несмотря на сто одежек. Страх не проходил. Он делался объемным. Мы вывалились из узкого коридора в широкую бетонную трубу – очевидно, главный коллектор. Уже всерьез потряхивало. Страх, как холод, вкрадывался за воротник, сдавливал позвонки до грыжи. От него темнело в глазах. Страх без причины… В этом подземелье было что-то такое, что генерировало это основное человеческое чувство. Возможно, обещанная Виктором «мистика» – или что он там имел в виду… Я умел обуздывать эмоции, держался и сейчас, но с каждым метром становилось труднее это делать. Я обернулся, осветил понурую фигурку. Ольгу трясло. Перекосилось милое личико, покрытое толстым слоем сажи и пепла. Зубы выстукивали рваный ритм.
– Застыл при виде моей ослепительной красоты? – выдавила Ольга. – Могу представить, какова я… Что происходит, Карнаш? Почему так страшно?
Ответа не было. В этом мире было много интересного и занимательного, не имеющего объяснений. Страх перебирался в «красную зону». Немела кожа на голове, отнимались ноги. Невольно вспоминалась «ведьмина плесень», в которую мы влипли много месяцев назад на улице Богдана Хмельницкого. Вернее, это я влип, а Ольга меня вытаскивала, проявляя чудеса выносливости и отваги. Но «ведьмина плесень» не внушала страх. Она внушала безудержное наркотическое веселье, завершающееся летальным исходом… Я схватил ее за руку и потащил по трубе. Эта зона не будет вечной, она когда-нибудь кончится. Где же в этой дыре ближайшая шахта?!
Это были сложные полчаса. Пот хлестал ручьями, шахта петляла, как горная тропа, чего не могло быть в принципе: городские коллекторы должны быть прямыми, как проспект… Зловещая тень скользнула с потолка, проползла по стене, меняя очертания и оттенки. Послышался шорох, и под стеной, куда забрался призрак, что-то закряхтело, заворочалось. Образовался сгусток ЧЕГО-ТО. Это ЧТО-ТО разрасталось, наползало, огибало с флангов. Я в страхе попятился, вскинул фонарь, приготовившись продырявить очередного монстра. Но передо мной никого не было! Совсем. Лишь зловонная субстанция, похожая на туман, да в углу под стеной валялось старое истлевшее тряпье, оставленное много лет назад бродягой, решившим переночевать в канализации. Я задержал дыхание, резонно полагая, что без лишней гадости в легких можно прожить – и схватил за руку Ольгу. Я потащил ее вперед, пока страх не причинил ей чего-нибудь необратимого. А она то вырывалась, то льнула ко мне, прилагая все усилия к тому, чтобы мы никуда не ушли. Я перестал ориентироваться. От мысли о том, что мы заблудились, кожа обрастала пупырышками. Какой-то сложной каракатицей мы выбрались из гиблой зоны, но передышка была короткой. Снова что-то эфемерное витало над головами, едва не срывая шапки, карабкалось по стенам и потолку, гналось за нами. Новый отсек – как в подводной лодке. Ноги опутывало что-то вязкое, подошвы приклеивались к полу. Я подался обратно. Пол был липким, словно кто-то разлил ведро соплей, и в этой клейкой массе отпечатались следы. Размер обуви значительно превосходил размер ноги среднестатистического мужчины. Я сел на колени, поневоле заинтригованный, прислушался. Если существо здесь было совсем недавно, то оно уже удалилось. Впрочем, могло вернуться – привлеченное «паровозным» пыхтением Ольги и стуком ее зубов. На подошве неопознанного существа отсутствовал рисунок. Возможно, стерся, или его там никогда не было. Возможно, это никакая не обувь… Такое впечатление, что кайма следа пузырилась. Я дотронулся до нее… и отдернул руку. След был горячим. Бред какой-то. Пойти по горячим следам? Свет фонаря немного померк, стал рассеиваться. Садились дефицитные батарейки. В рюкзаке имелась еще пара, но так не хотелось ее доставать…
Резонно полагая, что встреча с «бигфутом» – не совсем то, что нам нужно в этот скорбный день, я повлек Ольгу в ближайшее ответвление от шахты. Снова перекатывались под ногами трубы, громоздились ржавые вентили, муфты. Вторая зона неодолимого ужаса – словно в дерьмо вступили! Невкусные запахи, флюиды, шорохи… Липкая муть забирала сознание. Самое противное, что впереди уже мерцала вертикальная шахта колодца с обвалившейся кладкой. Но мы не могли до нее добраться. Вроде шли, но шахта не приближалась. Это было форменное безумие! Закружилась голова, меня куда-то понесло, отбросило к стене. Подкашивались ноги. Череп сдавило, словно его сунули в слесарные тиски. Я закинул автомат за спину, сжал покрепче фонарь. Словно чувствовал, что автомат способен принести только вред. В голове творился полный ералаш – рвались гранаты, прокрадывались сквозь разрывы ласковые, но назойливые голоса, убеждали что-то сделать, настаивали. Я гнал их к чертовой матери, но их было много, они звучали хором… Застонала Ольга, сползла на колени. Лицо исказилось до неузнаваемости. Она выронила автомат, стиснула виски, не в силах противиться боли. Глаза закатывались, она теряла разум. Ситуация возникала аховая. До точки невозврата оставались крохи. Я метнулся к ней, схватил за шиворот, как щенка. Она испустила какой-то злобный надрывный вопль. Вырвалась, засверкали глаза. Она орала мне в лицо – что-то демоническое, непереводимое. Брызгала слюной, яростью. Я отшатнулся. Это была не Ольга. Это была какая-то подлая деструктивная субстанция, овладевшая ее сознанием. Я что-то говорил ей, внушал элементарные вещи, тянул к шахте. Но она вырвалась, набросилась на меня, окончательно лишившись разума! Цепкие пальцы впились в горло, сдавили – а Ольга лишь на вид слабая женщина, на самом деле она очень сильная… Я обалдел. И с этой особой мне предстоит прожить всю жизнь душа в душу?! Она едва меня не задушила, пока я прикидывал тактику обращения со слабым полом. Я оторвал от себя ее руки, влепил пощечину, чтобы пришла в себя. Но она и не думала. Бешенство бурлило. Ее лицо превращалось в маску страшной ведьмы, она отпрянула, выхватила нож! А вот этого я стерпеть не мог. Умереть от руки взбесившейся (но, безусловно, любимой) женщины? Ладно, бытовые скандалы, «позиционное» изматывание, война нервов. Но вот так, понастоящему? Клинок уже летел, чтобы вспороть брюхо, я заблокировал удар, легонько вывернул запястье, а когда она согнулась, вскричав от боли, шлепнул по затылку – мягко так, по-доброму. Она потеряла сознание, клюнула носом. Пусть одно небольшое сотрясение, чем два полноценных трупа… Задыхаясь, словно в дыму, я подбирал с пола ее нож, автомат, взваливал на себя все это беспокойное хозяйство. Схватил под мышку Ольгу, перегнул, словно скрученный ковер, потащил к колодезной шахте. Я спешил как на пожар, еще немного, и во мне бы тоже начались интересные процессы…
