– Не волнуйся, – усмехнулся я. – Трамвай не придет. И масло тут никто не проливал.
Но что-то в окружающем пространстве было не так. Сновали в воздухе призрачные завихрения, кружилась голова, и озноб, совершенно не «климатического» происхождения, забирался за воротник. Явственно шуршали листья на деревьях. Проблема заключалась в том, что в заданном квадрате не было ни деревьев, ни тем более листьев. Что-то назревало, витало напряжение. На всякий случай я пристроил палец на переводчик огня – патрон давно покоился в стволе. Насторожилась Ольга – вскарабкалась на насыпь, приложила ухо к рельсу. Я тоже чувствовал невнятный гул. Да нет, ерунда…
Внезапно звякнуло – давно забытый звук. Таким сигналом вагоновожатые сгоняли с рельсов зазевавшихся пешеходов. Еще одна слуховая галлюцинация? Задрожала, заволновалась Ольга, завертела головой. Звук растворился в стылом воздухе, сменился монотонным поскрипыванием. Нарастал гул. Мы повернулись и онемели. Из сумрачных развалин, в том месте, где улица Мичурина упиралась в улицу Орджоникидзе, к парку выезжал призрак трамвая…
Мы застыли, завороженные. Липкие мурашки поползли по телу. Трамвай выглядел как настоящий! Основательно заржавевший, много повидавший в этой жизни – он неспешно приближался, издавая звуки, которые, собственно, и должен издавать трамвай! Стекла в салоне и в кабине были целыми – во всяком случае, таковыми казались. Только в задней части салона их затянули стальными щитами. На крыше, в районе токосъемника, выделялось смазанное пятно – при достатке воображения оно могло сойти за гнездо пулеметчика. В кабине вагоновожатого просматривался зыбкий силуэт. В салоне проявлялись неотчетливые округлые пятна – головы пассажиров? Кондуктор, интересно, есть? Призрак неумолимо приближался. Он повернул, вписавшись в кривую, направился конкретно в нашу сторону, покачивая ржавыми боками. В последний момент я опомнился, отобрал у онемевшей Ольги фонарик, выключил его. Свет был зыбкий, возможно, привидение, возомнившее себя вагоновожатым, не успело его разглядеть. Мы рухнули под откос, застыли, и через несколько секунд страшноватое механизированное чудище проехало мимо нас, постукивая колесами по стыкам рельсов. Наваждение имело вполне материальную природу – колеса издавали жуткий скрежет, запахло ядреным машинным маслом, окатило волной теплого воздуха…
Трамвай прошел без остановки, а мы лежали, обрастая гусиной кожей. Потом привстали, уставились вслед уходящему трамваю. А он невозмутимо удалялся, таяли загадочные звуки. Вот он свернул за вздыбленную ограду «летнего сада», пропал…
Мы потрясенно уставились друг на друга, избавлялись от паутины наваждения. Бывает же такое…
– Трамвай не придет, говоришь? – икнув, вымолвила Ольга. Провела пальцем по рельсу, понюхала. Пролила-таки Аннушка масло.
– Пришел, – мрачно констатировал я. – Прошу прощения… Трамвай «Желание». Успела загадать?
– Успела, – она судорожно кивнула. – Чтобы все было как раньше… Это не глюк? – она еще раз понюхала испачканный палец.
– Хороший вопрос… – я поднял голову и стал отыскивать взглядом контактную линию. Ничего подобного тут, разумеется, не было. С обеспечением города электричеством в последние годы как-то напряженно… Ольга проследила за моим взглядом.
– Это плохо, Лешенька… Как бы не дурной знак…
– А помнишь мистический маршрут под номером тринадцать? – решил я сгустить краски. – Это было сущее городское проклятье. Тринадцатый трамвай ходил через центр в Октябрьский район, и что бы власти ни делали, он постоянно влипал в неприятные истории. Каждую неделю он что-нибудь да отмачивал. То машины сбивает, то пешеходов, то горит. То вдруг срывается с места, когда водитель на секунду отлучается, несется, не видя дороги, собирает на Восходе десяток легковушек, разбрасывает их, прет дальше, а в салоне пассажиры, и их охватывают такие трепетные чувства… Это случалось постоянно, никакие меры не помогали. Красивая городская традиция. Народ возмущался, требовал у властей упразднить маршрут, сменить номер, установить шлагбаумы и светофоры на пересечениях с нерегулируемыми перекрестками. Про наш тринадцатый трамвай сняли даже фильм, показывали по центральному телевидению…
– Прости, что перебиваю, Лешенька, – глухо сказала Ольга. – Но ты заметил номер трамвая? Он сохранился в углу на заднем стекле – выцвел, облез, но прочесть пока можно…
– Не заметил, – признался я.
– Тринадцатый маршрут… – она смотрела на меня с суеверным страхом, ее глаза поблескивали в темноте мутными лунными огоньками.
Запершило что-то в горле. Мы сидели и слушали. За оперным театром властвовала тишина. «Городское проклятье» не возвращалось.
– Ну, ладно, хватит, – сбросил я оцепенение. – Подурили, и будет. Никакой это не знак. У страха глаза велики. Есть рациональное объяснение. То, что сохранились рельсы, не фантастика. Трамвай тоже отыскался, эка невидаль. Держу пари, это одна из уцелевших банд, пытающихся сохранить контроль над частью города. Ездят по делам – в ночное время, когда риск подвергнуться нападению значительно меньше. Пассажиры вооружены, на крыше пулеметчик. В прошлом эти люди, обнаружив сохранность путей, очистили шпальные решетки, возможно, что-то подлатали, пустили по рельсам трамвай. Работает на механике. Фактически дрезина, приводимая в движение мускульной тягой. Нужно радоваться, что в этом городе еще не угасло человеческое племя. Еще боишься?
– Боюсь, – призналась Ольга.
– Ну, тогда пошли дальше, – ухмыльнулся я. – Чтобы не бояться.
Страх подгонял. Мы побежали наискосок через сквер, вернувшись на улицу Орджоникидзе, перебрались за перекресток с Каменской. Развалины в этой местности уплотнялись, их окутывала плотная мгла. Не менее получаса мы добирались до пересечения с улицей Военной. Под горой уже виднелись руины крупнейшего в городе торгового центра «Аура». Двигаться под горку стало легче. Но идти приходилось вслепую – мы боялись включать фонари. Справа высились останки высоток – три помпезные когда-то «свечки». Ближе к перекрестку с Каменской магистралью мы встали, обескураженные – дорогу снова загородила гора.
– Ну, всё, Карнаш, включай трактор, – вздохнула Ольга. – Прорвемся.
– Не неси чушь, – поморщился я.
– Ну, конечно, – она всплеснула руками, – я могу только есть, пить и нести чушь.
Давненько мы не выясняли отношений. Возможно, неплохая примета – пора возвращаться к жизни после гибели четвероногого друга. Пробиться через этот «Эверест» было трудно даже с бульдозером. Мы вздрогнули – где-то далеко, в глубинах частного сектора за магистралью, простучала автоматная очередь. За ней посыпались одиночные выстрелы. Я судорожно озирался. По правую руку, среди обломков, возвышалось вытянутое жилое здание. Возможно, по первому этажу мы могли бы продвинуться вдоль улицы и выбраться в окрестностях «Ауры». Других проходимых путей я не видел.
– Туда, – кивнул я.
– По стройке полазим? – удивилась Ольга. – Теперь без приключений?
Если уж быть предельно точным, это была «стройка наоборот». Приключений мы не искали – они сами нас находили. Мы вновь карабкались по грудам битых стройматериалов. Проникли в дом, воспользовавшись проломом в стене, и на первом этаже обнаружили что-то вроде «коридорной системы». Большинство дверей были выбиты, громоздились груды мусора, разбитая бытовая техника, металлические каркасы предметов мебели (все деревянное в центре города ушло на дрова). Какое-то время мы топтались посередь этого убожества, осторожно двинулись вперед, стараясь ничего не задевать во избежание обрушения. На какой-то миг мы потеряли друг друга – любопытная Ольга шмыгнула в квартиру. Я встал, чтобы ее дождаться. За дверным проемом метались сполохи света.
