Увидев то, что Хэш и Тэг называли инкубатором, я был поражен настолько, что на несколько минут почти забыл, зачем мы сюда пришли и какие ужасы скорее всего нас ожидают. А ведь это был только самый поверхностный взгляд со стороны! Мы еще и догадываться не могли, что скрывается внутри.
Подойдя к объекту (как я пока что предпочел называть про себя инкубатор) метров на двести, мы оказались на краю большой поляны, за которой небольшое пространство было занято одиночно стоявшими дубами и какими-то редкими кустиками. А дальше, собственно, и начинался объект. Или инкубатор, как кому угодно. Он занимал площадь в гектар, может быть, в два, не больше, и справа от него сквозь густые елки блестела вода какого-то пруда или озера. И в этом на первый взгляд не было ничего необычного.
Если не принимать во внимание, что объект был обнесен забором, вдоль которого с внутренней стороны темной стеной возвышалась живая изгородь из тиса и каких-то колючих растений вроде боярышника. Высота изгороди была не намного меньше панельной девятиэтажки старой постройки. Вы когда-нибудь видели молодые свежие кусты темно-зеленого тиса тридцати метров высотой? Если нет, то поймете мое удивление.
Деревья после Потепления принимались мгновенно и росли с невероятной скоростью. Но во-первых, как бы быстро они ни росли, они никогда не превышали своих естественных размеров. А во-вторых, после того как я мысленно прикинул время, которое потребовалось бы, например, елкам, чтобы дорасти до таких размеров даже с учетом послепереворотной скорости, у меня получался срок никак не менее семи лет. А это значит, что они начали расти еще ДО Переворота! Или росли намного быстрее всего, что мне приходилось до сих пор видеть.
Но это еще не все. Заняв позицию на пригорочке, в густом малиннике, я вытащил свой бинокль и взглянул на ограждение объекта с двенадцатикратным увеличением. Забор был деревянный, сшитый из свежих некрашеных досок, по которым кое-где стекали струйки смолы. Ветки тиса и боярышника местами проросли в щели между досками, срослись с забором и вымахали метров на восемь – десять ввысь.
Это выглядело до того невероятным, что у меня закружилась голова. С одной стороны, по доскам забора видно было, что они не только не простояли здесь ни одной зимы, но даже не выдержали ни одного сколько-нибудь долгого периода дождей. (А я помнил, что вторая половина апреля в этом году и почти весь июнь были необычно дождливыми.) С другой стороны, то, как срослись с досками кусты живой изгороди (если, конечно, можно назвать кустом растение тридцати метров высотой), совершенно отчетливо говорило о том, что живая изгородь была высажена ПОСЛЕ установки забора. То есть приблизительно в июле. Два месяца назад.
Может, в этом и был смысл инкубатора? Здесь разводили гигантские кусты? Но для чего? Неужели для военных целей? Я знал, что основа идеологии Сектора заключалась в слепой вере в то, что рано или поздно рай, созданный Переворотом, будет разрушен. Теперь создавалось впечатление, что Полковник решил разрушить его при помощи боевых кустов.
– Посмотри! – сказал я, передавая бинокль Анфисе. – Что скажешь?
Спустя минуту или две она отняла окуляры от глаз, потерла рукой лоб и несколько растерянно сказала:
– Хрень какая-то…
– Вот-вот, – проговорил я с тайной надеждой, что, столкнувшись с явлением, которое не умещается в ее сознании, Анфиса откажется от своей безумной затеи.
Однако моя надежда прожила секунд десять, никак не больше.
– А самое хреновое, – сказала Анфиса, выдержав паузу, – что эти долбофаки своими кустами весь обзор загородили. А нам нужно выяснить, что там внутри.
8
Мы решили влезть на какое-нибудь достаточно большое дерево, растущее неподалеку на пригорочке, и оттуда провести рекогносцировку. «Что такое рекогносцировка?» – спросила Анфиса с вызовом. Пришлось объяснить.
Наметили один из самых высоких дубов почти на самом краю поляны. Укрываясь за малинником, подобрались к нему – и тут же столкнулись с проблемой. Назовем ее проблемой залезания на дуб.
Дерево было, что называется, в три обхвата, а нижняя ветка, за которую теоретически можно было уцепиться, находилась на уровне приблизительно в три человеческих роста. Нечего было и думать, чтобы взобраться по толстенному стволу, как по шесту. Я мог, конечно, подсадить Анфису, но очевидно было, что это совершенно бесполезно, так как и с этого уровня она все равно бы не смогла ни за что уцепиться. К тому же я плохо представлял себе, какими навыками лазания вообще обладает Анфиса и сможет ли она вскарабкаться на вершину, даже если каким-нибудь чудом доберется до нижней ветки. Например, если бы я смог подбросить ее словно мяч или, скорее, специальный борцовский манекен. Но манекен весил, насколько я помнил, килограммов двадцать – двадцать пять, а в Анфисе было не меньше шестидесяти.
– Гораздо меньше! – возмутилась Анфиса.
– Это насколько же? – уточнил я.
– Во всяком случае, никак не больше пятидесяти семи.
– Да, это существенная разница, – вздохнул я.
– Ну, не всем же быть такими малофигурными, как твоя Надя, – огрызнулась девчонка.
Мы постояли еще с минуту, тупо уставившись на вертикальный широченный ствол.
– А ты не захватила, случайно, таких специальных железных когтей? – спросил я Анфису. – Забыл, как они называются.
– Это каких еще когтей?
– А таких, в которых электрики на столбы забираются.
– Кошки! – вспомнила Анфиса. – Кстати, – оживилась вдруг она, – ты же Кошкин, вот и лезь, тебе сам бог велел по деревьям лазать.
– Хорошо, – сказал я, совершенно не обидевшись, и хотел было напомнить, что у меня отбиты почки и, возможно, даже сломано ребро, не говоря уже о многочисленных мелких ушибах и раненой руке.
Но вдруг вспомнил, как Анфиса ночью смеялась надо мной и говорила, что, мол, героям бывает иногда трудно. Несмотря на то что это удивляет некоторых незрелых представителей мужского пола.
В общем, я подавил желание жаловаться. Это было нелегко, но очередная мелкая победа над собой воодушевила меня.
– Хорошо, – повторил я и снял с себя рюкзак. – Тогда сделаем так. Привяжи-ка мне бинокль сзади, чтобы не болтался.
Анфиса перекинула ремень бинокля через мою шею и закрепила прибор сзади куском веревки, который обвела вокруг меня и связала спереди, чуть выше живота. Затянув узел, она хлопнула меня по груди своей ловкой ладошкой и посмотрела снизу вверх в глаза. Я испугался, что она снова вставит мне между ног свою коленку и начнет целоваться, но обошлось. Девчонка сжала в кулак руку и со словами: «Прости, Кошкин, я не хотела тебя обидеть!» – стукнула меня в грудь еще раз, уже кулаком.
– Ладно, – пробурчал я, вздохнул и почувствовал, что теперь я просто не могу не взлететь на верхушку гигантского дуба в ближайшие тридцать секунд. И как они умеют это делать? Женщины. Не в смысле взлетать, а в смысле заставлять, побуждать и все такое.
