– Жизнь? – подсказала Анфиса. – Понимаю. Чего тут непонятного. Голову оторвут и кишки выпустят. Это у них тут быстро. Поэтому давай-ка лучше попробуем сделать ребеночка. А то проверят – и закопают тебя. А полковник может зарыть и живьем. Ты думал об этом? Это разве сто́ит твоей морали и верности? Ты Надю спросил? Она хотела бы, чтобы ты сохранял ей верность, лежа в яме с забитым землей ртом? И ушами, и глазами… И всем-всем-всем… Все забито землей. Ты задыхаешься. Медленно… Хотела бы она такого исхода?
– Ты что, и вправду думаешь, они могут ПРОВЕРИТЬ?
– А что тут такого? Разве ты не бывал в Секторе? Там такое в порядке вещей, даже в мирное время. Берут и проверяют. Иди-ка, красотка, сюда! Ножки шире! Посмотрим, чем вы там в спальне занимались.
– Тем более нам нужно спешить, – сказал я.
– Давай сделаем дело, а потом будем спешить, – сказала Анфиса. – Иди сюда, не бойся. Кстати, синяк у тебя уже почти прошел. Теперь видно, что ты был, наверное, в молодости красивый. Да не стой ты! Садись.
– Анфиса! – встряхнул я головой. – Прекрати. Никто нас проверять не станет. Я им зачем-то нужен. Пока не пойму зачем, но нужен. Я был в Кругляше. Это у них вроде как лаборатория, где они опыты над детьми ставят. Зачем меня туда пригласили, если хотят убить? Какая логика?
– Логика? Похвастаться! А потом убить. Вот почему они и не боятся тебе свои тайны показывать. Как раз, по-моему, замечательная логика!
– Анфиса, давай телефоны, – повторил я.
– Не помню, – сказала она. – Не помню, и всё.
– Да ты что, обезумела? Ты и в самом деле настолько хочешь убить полковника, что готова рискнуть ради этого не только своей жизнью, но и моей, и жизнью всех этих людей, – я повел рукой вокруг, – и всем Тихим миром?
– Тише! – приложила Анфиса палец к губам. – Тише!
Я замолчал и прислушался. К нам шли. Не успел я сесть на кровать и обнять Анфису (нельзя сказать, что попытка запугать меня оказалась полностью безуспешной), как загремели шаги и дверь распахнулась.
– Это еще что такое? – рявкнул Ратмир. – Почему дверь не заперта? Кто позволил без разрешения?
Я начал медленно подниматься. За спиной Ратмира стоял Фликр, тот парень, что просил меня заткнуться и не плакать, когда казнили толстяка и Чебурашку.
– А? – повторил обожженный. – Кто позволил?
Я молчал. Правильный ответ никак не приходил в голову.
– Хорошо. Потом разберемся. А сейчас, – он больно ткнул меня под ребра указательным пальцем, – ты иди в Кругляш. Бегом! А ты, – повернулся он к Анфисе, – готовить умеешь? Тогда дуй с Фликром на кухню. И без всяких там! Долбофаки! – сказал он, выйдя на галерею, засунув большие пальцы за ремень и посмотрев куда-то на Восток, где солнце уже опускалось на верхушки тридцатиметрового зловещего тиса.
13
По дороге в Кругляш я наконец-то увидел Смирнову с ребенком. Она сидела на карусели, держа малыша в розовом кульке из тонкого блестящего одеяла, что-то напевая и заглядывая младенцу в лицо. Рядом стоял Петя, сын Дивайса и женщины в поварском колпаке, которую утащили в каземат. Мальчик задумчиво толкал рукой карусель. Смирнова-Инстаграм медленно поворачивалась на карусели, подставляя заходящему за темную изгородь Солнцу то лицо и розовый кулек, то затылок и спину.
Если верить кислому, именно этот мальчишка у карусели обладает самыми большими способностями. Но не может одного – преодолеть ограничительную силу Щита, специально или случайно созданного строителями инкубатора.
Я думал о том, насколько я был прав, что не сказал Анфисе, что «проблемка» на самом деле не проблемка, а большущая проблема. Проблемища. Если Щит из ила и на самом деле не пропускает никакого воздействия, это значит, что позвонить за пределы инкубатора не удастся. Даже если я рискну собой и кем-то из ДЕТЕЙ и уговорю их помочь.
Вывод напрашивался сам собой. Конечно, я был прав. Ведь Анфиса, даже не зная о проблеме, не пожелала дать мне ни одного из номеров, по которым находились, вероятно, единственные из всех людей на земле, способные вытащить нас отсюда. А что было бы, знай она, что шансы стремятся к нулю?
Стремятся, но не сравнялись, думал я. Пока еще не сравнялись. Значит, нужно пытаться. И пусть я не был смельчаком, зато умел быть упорным.
Я подошел к Кругляшу как все, то есть по поверхности земли, отгоняя мысли о том, почему в прошлый раз меня водили подземным ходом. И так голова шла кругом от вопросов. И это еще слабо сказано.
Обнаружив дверь и постучавшись, я вошел внутрь и увидел трех человек. Громадного Бура в костюме с иголочки, ученого с отвислой губой и плохими зубами и Мураховского, потирающего лоб со страдальческой гримасой на лице.
– Садись, – сиплым басом сказал полковник.
Я не стал спорить.
– Как дела с Анфиской? – спросил он и сделал неудачную попытку подмигнуть.
Его лицо, безнадежно непривычное к выразительной мимике, так и осталось каменным, зато зрачки, как всегда, сузились и расширились, что не слишком вязалось с полушутливой интонацией.
– В каком смысле? – Я рискнул прикинуться тупым.
– В прямом! – Юмор улетучился из голосовых связок полковника.
– Вы имеете в виду, заняты ли мы… Делаем ли мы…
– Трахаетесь ли вы! – брызгая от раздражения слюной, крикнул Мураховский. Он сделал шаг ко мне и, похоже, намеревался ткнуть меня кулаком по почкам, но Бур остановил его.
– Не трогай, – сказал он. – Дай ему ответить, как мужчине.
Это вот «как мужчине» пролилось на меня, как спирт на спичку, и я сделал глупость.
– Нет, не трахаемся. Мы не кролики какие-нибудь. И у меня есть любимая женщина.
– Вот как? – протянул полковник. – Любимая женщина? Мураховский, возьми-ка на заметку. У него есть любимая женщина. Надо найти… И ты, – снова обратился он ко мне, – наверное, хочешь, чтобы у нее все было в порядке?
– Вы не посмеете, – сказал я тихо.
– Посмеем, – просто ответил Бур, и я понял, что он говорит правду. – Так что ее жизнь и, скажем так, здоровье тоже в твоих руках. Сам посуди, три человека. Ты, Анфиса и еще твоя любимая. И дышать эти три человека будут ровно столько, сколько ты будешь слушать меня. И повиноваться.
– Но зачем вам это? Разве я вам для этого нужен? Чтобы трахаться, как вы говорите, с Анфисой?
– Нет, не для этого. Ты не настолько дурак, да, чтобы не заметить, что мы чего-то от тебя хотим. Заметил? И правильно. Не для этого. Но! Так уж я устроен. Слов на ветер не бросаю. Сказал «плодитесь и размножайтесь» – значит, плодитесь и размножайтесь. Не будешь плодиться, вырву у тебя печенку своими руками. Не веришь?
«Он абсолютно безумен», – подумал я, лихорадочно вычисляя правильный ответ. На заре юности в цифровой России мне приходилось сталкиваться пару раз с бандитами, и я помнил, что на такие вопросы надо отвечать как-то по-особенному, иначе любой ответ сочтут за вызов, прицепятся к словам, и пиши пропало. «Да пошли вы все!» – подумал я в конце концов и сказал то, что думал:
