– О боже! – Француз не стал отвечать на мой вопрос. – Вы в самом деле считаете, что можно сделать научное открытие в сельской любительской лаборатории? В России?
На лице моего собеседника совершенно явно нарисовалось что-то типа презрительного удивления.
Ах ты, лягушатник хренов! Просвещенный, блин, европеец! Россия тебе только как кормушка нужна. Овца, которую можно стричь и при этом презирать. Меня даже скрючило от злости, но виду постарался не подать.
– Ну, отчего же, сейчас и в любительской лаборатории можно сделать открытие. И примеров тому предостаточно. Шееле был аптекарем и тем не менее очень многое смог сделать для науки. А у Филиппа Степановича оборудование весьма неплохое. Вполне достаточное для наших с ним исследований. И уже есть обнадеживающие результаты. Так что зря иронизируете, месье Жофре, очень вероятно, что открытие мирового уровня произойдет именно в русской сельской лаборатории. – Я был хладнокровно зол и весел. Если, конечно, можно представить такое состояние души. Но именно оно у меня и присутствовало.
– Я бы, конечно, был очень рад в этом случае, – француз совершенно не пытался скрыть неискренность своих слов, – но позволю себе усомниться в благополучных результатах ваших экспериментов. Я не знаю, чем вы занялись, но неужели думаете, что ваши идеи, если они представляют по-настоящему научный интерес, уже не разрабатываются европейскими учеными? Честное слово, вы меня несколько удивили своей самонадеянностью.
– Самонадеянностью в чем? – внаглую попер я на рожон. – Вы считаете, что русские вообще неспособны делать научные открытия? Или я вас неправильно понял? Вы считаете русских недостаточно развитыми для этого?
– Боже упаси! – Жофре понял, что я начинаю беситься. Правильно понял: уже действительно был готов вцепиться ему зубами в глотку. – Я просто имел в виду, что в России не сложилось с развитием науки и образованием вообще. Понимаю, что вы русский и переживаете за свою страну, но вы ведь способны быть объективным? Способны?
– Что вы имеете в виду?
– Да просто назовите мне великого русского ученого, который сделал бы что-нибудь серьезное в развитии мировой науки.
– Ломоносов. – Но я уже заранее знал, что оппонент вякнет в ответ.
– Простите? А кто это? – Удивление француза было совершенно искренним.
– Это ученый-универсал. Он изучал все, от химии и до правил русского стихосложения. В истории науки нет равного Ломоносову. Но вы, конечно, в это не поверите. Как не поверите и в то, что этот самый россиянин задолго до вашего соотечественника Лавуазье открыл и доказал главный закон химических превращений.
– Не смею сомневаться в искренности ваших слов, – Жофре выглядел слегка озадаченным, – но, согласитесь, тогда бы весь научный мир, и не только научный, знал имя столь великого человека. Однако я никогда о вашем Ломоносове не слышал, а про Лавуазье знают практически все образованные люди.
– К сожалению, вы правы. Вероятно, все как раз из-за того, что научный мир Европы просто никогда всерьез не смотрел в сторону России, не интересовался тем, что здесь происходит. Но русские помнят и чтят память своего великого соотечественника. Если не верите мне – спросите господина Сокова, когда он вернется.
– У меня нет оснований не верить вам. – Мой оппонент был несколько смущен. – Просто в голове не укладывается…
А вот это другое дело. Кажется, ты все-таки не природная сволочь, а просто живешь во власти своих стереотипов. Тогда ладно. Это лечится.
Отходчив русский человек. Еще полминуты назад я бы с чистой совестью порвал этого напыщенного и высокомерного французишку в лоскуты, а вот поди ж ты! И ведь он еще даже не извинился по поводу своих поползновений в сторону моей Родины и соотечественников. Да и вряд ли извинится. И ладно, не будем лезть в бутылку.
– Месье, сколько лет вы живете в России?
– Четвертый год. А почему вы спрашиваете?
– Три с лишним года вы прожили здесь, неужели не успели разглядеть, что русские совсем не такие дикари, как думают о них в Европе? Знаете… Если у вас есть желание поговорить на эту тему… Не попросить ли нам бутылочку хереса? Вот за бокалом вина и попробуем найти общий язык. Что скажете?
– О! С удовольствием побеседую с вами, но, извините, не сейчас, не сегодня. – Наставник Алексея поспешил вспомнить о своих обязанностях. – Через двадцать минут у меня занятия с Алексом.
– Фехтовать сразу после обеда?
– Нет-нет, не фехтовать. Французская литература. Так что вынужден отказаться от вашего любезного предложения с надеждой на продолжение нашей беседы в будущем.
Ну и фиг с тобой на самом деле. Не больно-то и хотелось. Но в обозримом будущем воспитнуть тебя все-таки придется. Я тебя, гаденыш, еще научу новую Родину любить.
– Что же, не смею задерживать, – любезно улыбнулся я. – Все прекрасно понимаю. Обязанности прежде всего.
Мы раскланялись и простились.
А идея с хересом или чем-то наподобие мне понравилась. Не собирался ведь. Но вот на самом деле захотелось. Чудесный теплый вечер, тишина, бокал вина, сигарета и удобное кресло на террасе…
– Тихон! – Мой денщик никогда не отходил далеко, и настоящий момент не являлся исключением – не прошло и десяти секунд, как мужик с поклоном интересовался, чего мне угодно.
Да понятно чего. И через четверть часа я уже сибаритствовал, потягивая великолепный портвейн и выдыхая сигаретный дым. И тишинааа! И «мертвые с косами» отсутствуют.
Нужно бы прорепетировать разговор с подполковником, но совершенно нет настроения напрягать извилины. Хотелось просто раствориться в этом чудесном вечере и получать удовольствие. Имею я право на часик релаксации, в конце концов!
Но тишина была нарушена. Не сказать, что в худшую сторону: из окна полилась незнакомая мелодия, весьма неплохо исполняемая на фортепиано.
Ну, конечно, это Настя музицирует. А ведь неплохо. Никогда не был поклонником инструментальной музыки, но в данный конкретный момент – весьма кстати.
Упс! Настя? Нет, опухоль-то уже практически спала, но ведь не до такой же степени, чтобы пальцами по клавишам порхать. Ерунда какая-то!
Не очень-то хотелось подниматься с кресла, но просто посиживать и оставаться в сомнениях я не мог. Бокал пришлось оставить – не заявляться же в комнату к девушке с алкоголем в руках.
Я понимаю, что о своем визите лучше предварительно доложить, но, думаю, данная ситуация давала мне право просто постучать в дверь. Анастасия Сергеевна все ж таки моя пациентка. Хоть и пока.
Легкая смесь облегчения и обалдения от увиденного в комнате, после того как меня пригласили внутрь. Слава богу! Ни я не рехнулся, ни помещичья дочка феноменом не является: за роялем находилась Наташа. Анастасия Сергеевна сидела в кресле и только слушала.
Вот сейчас бы сюда нашего французского друга. Пусть бы полюбовался и послушал, как псковская крестьянка по клавишам наяривает. Неужели он раньше этого не видел и не слышал? Или просто задуматься не хотел?
