В ответ наш посетитель молча протянул конверт.
– Благодарю.
– Ответа приказано не ждать. Честь имею, господа! – Кирасир кивнул, щелкнул шпорами, развернулся и удалился.
Я пока находился в некоторой прострации: еще бы, чай, не каждый день офицеры лейб-гвардии мне письма притаскивают.
А вот доктор держался молодцом, аж завидно…
– Вадим Федорович, вскройте же конверт. Что там?
Я очнулся и, пренебрегая всякими условностями типа специального ножа для конвертов, надкусил бумагу в углу и оторвал краешек. Вытащил письмо.
Мы с Бородкиным чуть лбами не стукнулись, пытаясь прочитать его поскорее.
Уважаемые господа Демидов и Бородкин.
Буду рад встретиться с вами в Зимнем дворце сего года тринадцатого ноября в три часа пополудни.
Благосклонный к вам
Александр.
Упс! Не пришлось бы любезного Филиппа Степановича отпаивать чем-то покрепче хереса…
– Вадим Федорович, – обалдело прошептал эскулап, – нас что, приглашает к себе император???
– Ну да. А чему вы удивляетесь? Мы с вами как-никак «светила европейской науки» – почему бы государю с нами не познакомиться?
– Нет, но все-таки…
– Филипп Степанович, успокойтесь – да, визит к самому царю – это, конечно событие, но это случилось. Так что готовьтесь к нему и перестаньте нервничать.
– Легко вам говорить. – Краски на лице Бородкина сменяли одна другую просто как в мультике: багровая – розовая – белая – салатовая… И по новому кругу…
– Прекратите психовать! – В конце концов не выдержал я. – Выпейте еще хереса и идите спать, Филипп Степанович. Ночь вас успокоит.
– Думаете?
– Уверен.
– Кстати, а почему вы так спокойны? Для вас визит к монарху – обыденность?
Вот ведь зараза! Вот инфекция! У самого поджилки трясутся от предстоящего визита, а он еще что-то анализировать пытается…
Будем выкручиваться.
– Вы слышали то, что я вам сказал? Мы с вами, Филипп Степанович, совершили научные открытия, которых нет и не было за всю историю российской науки. С точки зрения Европы, во всяком случае.
Император не чужд всему этому. И он ценит престиж России во всем. Разве не так? Что же вас удивляет?
– Не знаю. Вы, конечно, логичны, но предстать перед государем… Наверное, позже я привыкну к этой мысли, но пока прошу извинить мою нервозность. Пожалуй, действительно стоит выпить еще.
– Несомненно. Причем этой бутылки нам не хватит. Тихон!
– Слушаю, ваше благородие, – немедленно «встал передо мной, как лист перед травой» мой опекун.
– Вот тебе деньги, – протянул я слуге три рубля, – сбегай к Чусовому в трактир и попроси для меня вина, он знает какое. Бутылки четыре. Со сдачи возьмешь гривенник себе.
– Премного благодарен…
– Подожди. Учти: сначала принесешь вино нам, а потом пойдешь пропивать свой гривенник, понял?
– Не извольте беспокоиться, Вадим Федорович, все исполню в точности, – поклонился и немедленно смылся выполнять приказание.
– А не много ли нам четырех бутылок будет? – с сомнением в голосе спросил доктор.
– Да кто же нас заставляет все сегодня выпивать? А запас никогда не помешает. За каждой бутылкой, что ли, Тихона гонять. Так что пока разлейте по бокалам то, что осталось, и будем потихоньку привыкать к мысли о встрече с императором.
Вино как раз заканчивалось, когда вернулся Тихон.
– Так что, ваше благородие, – слегка смущенно начал он, – я шесть бутылок принес. И там семга свежая была – тоже прихватил. Извиняйте на этом.
Ну не золото у меня слуга? Чисто Швейк. Умница.
Блюдо с нежно-розовыми ломтями рыбы было немедленно поставлено на стол. Рот тотчас же наполнился слюной и, судя по всему, ощущения доктора не сильно отличались от моих. Я понимаю, что херес под рыбу – это моветон, но если очень хочется?
– Так что, я могу быть свободен? – робко спросил Тихон.
– В кабак торопишься? Ступай, – улыбнулся я.
– Ни боже мой. Я с собой водочки взял. На кухне буду. Если что – покличьте.
За пару часов мы с Филиппом Степановичем под неторопливую беседу «уговорили» еще две бутылки и очистили блюдо от лососины. Пора было ложиться, но сначала я решил проверить, как там дела у моего Планше на кухне. Проверил…
Перефразирую великого комбинатора: «А ваш дворник довольно-таки большой пошляк – разве можно так нажираться на гривенник?» Кстати, тоже о Тихоне сказано.
Мой слуга сладко спал, сидя за столом, на котором стояла порожняя бутыль внушающих уважение размеров. И пустая тарелка – чем закусывал, непонятно. Что характерно, спал тихо – никакого тебе храпа. Сплошное умиление.
Будить его я не стал, раздевать и укладывать баиньки тоже. Утром ему сделаю внушения, а пока пусть продрыхнется.
Втык после пробуждения я сделал Тихону спокойно и «без души» – на самом деле никакой злости по отношению к нему не испытывал, к тому же сам дал добро на попойку, а границ не установил – вот мужик и оторвался до полного изумления. Даже слегка жалел распекаемого – вполне заметны были мучения перебравшего организма. Пришлось собственноручно набулькать полстакана вина для поправки здоровья жертвы жажды вчерашней.
…Последующие дни прошли в хлопотах по приготовлению к аудиенции. Даже в лаборатории приходилось себя заставлять думать о деле. Посуда, конечно, из рук не валилась, но способен я оказался только на механическую работу – о научном творчестве пришлось забыть.
К тому же в голову пришла одна идея, которую срочно требовалось воплотить в жизнь. Но об этом ниже…
Наконец мандраж и томительное ожидание завершились, и день аудиенции наступил. Бессчетное количество раз хотелось плюнуть на все и просто банально удрать куда-нибудь подальше. Но, увы. Жребий, как говорится, брошен. Нужно пройти и через это. В конце концов, отопрусь своим «заграничным» воспитанием. В общем, «поехали!».
…Никаких проблем с проникновением во дворец не возникло: вызванный дежурный офицер глянул на наше письмо, сверился с каким-то списком и кивнул:
– Вас ожидают.
Нас поручили какому-то придворному (черт его, в самом деле, знает, может, камергер какой, а может, просто лакей – не разбираюсь я в придворной амуниции), и тот молчаливо пригласил нас следовать за ним. Шагал этот человек неторопливо и степенно, что для меня всегда было пыткой – не умею ходить медленно. Но пришлось.
Высокие окна дворца полыхнули солнечными бликами уходящего дня и подернулись свинцовой матовостью вечера. Вот тебе и здрасте, а только три часа дня. Но ноябрь есть ноябрь…
По залам запорхали лакеи, или как их там, расставляя подсвечники, меняя оплавившиеся огарки на новые, ровненькие, радующие глаз свечи. Удивительно, никто не замечает сумеречную суету, во всяком случае, обращаю внимание только я.
