В те (эти?) времена, если сражение не заканчивалось в «клинче», своих и чужих убитых было принято хоронить.
Несколько десятков павших в первом эпизоде сражения уже лежали на краю одной из братских могил, и рядом, размахивая кадилом, читал заупокойную молитву священник.
Несколько десятков… Это ведь только пока. Пока не доставили все тела с поля боя, пока не добавились смертельно раненные, за жизнь которых еще борются лекари, пока не начался следующий этап сражения. Будут еще сотни, если не тысячи, так что еще копать моим пионерам и копать…
– Успеваете, Валентин Симонович? – подошел я к Булаху.
– Пока да, но ведь, как я понимаю, это еще не конец?
– Разумеется, нет. Французы попытались взять позицию сразу, но получили по морде. Теперь наверняка попробуют еще раз, поаккуратнее и большими силами. Так что все только начинается. Как тут у вас с водой?
– В порядке, Вадим Федорович, с утра фляги свежей наполнили, да и бочка имеется.
Ох уж мне эта бочка! Не подцепили бы солдаты заразу какую: жутко им не нравится, когда воду обеззараживают, все стараются избежать добавления «зелья» в питье – «ня вкусно!» им. Ведь этой деревенщине в уши не вдудишь даже основы учения доктора Бородкина «О причине поветрий и их предупреждении». И стараются они регулярно фляги наполнить до обработки воды. Вот хоть ты тресни!
И все равно уверен, что несколько тысяч русских жизней из лап дизентерии и прочей холеры я вырвал. А это уже пара лишних полков как минимум.
Но мне уже пора возвращаться. Быстро обошел работающих пионеров, поприветствовал, показал, что помню об их существовании, и отправился обратно на «холм управления».
Как выяснилось, за эти полчаса к месту сражения подтянулись еще и лейб-гусары. То есть для прикрытия отступления корпуса уже имелось четыре кавалерийских полка, и из них три гусарских, что очень даже здорово, поскольку они самые многочисленные.
Но снова загрохотали пушки французов и снова отправилась сбивать наших с позиций их пехота. На этот раз основной удар был направлен на наш левый фланг, на бригаду генерала Алексополя. По всему остальному полю сражения французы, разумеется, тоже наступали, чтобы не дать взять во фланг атакующих на главном направлении.
Егеря восемнадцатого полка уже привычно обработали огнем наступающего неприятеля с запредельных дистанций, селенгинцы встретили приближающихся французов двумя дружными залпами… И все. Врагов на этом направлении было слишком много. Дальше пошла рукопашная, в которой наши не выдержали натиска врага, подались назад и побежали…
Во времена оные солдатам специально шились мундиры самых что ни на есть «попугайских» цветов (насколько могли позволить имеющиеся текстильные красители). И все для того, чтобы полководцам было легче следить за полем боя и наблюдать нахождение как своих подопечных, так и противника.
И вот сейчас было видно, как синяя и красная массы неукротимо давят зеленую, как та подается назад и вражеская лавина охватывает фланг позиции…
Остерман немедленно стал сыпать распоряжениями кавалеристам, чтобы те хоть и силами всех четырех полков ликвидировали этот прорыв…
– Смотрите! – вытянул руку генерал Чоголков. – Отбросили! Вы что-нибудь понимаете, господа?
И действительно, зеленые мундиры вдруг рванулись в обратном направлении, причем не просто отталкивая сине-красный строй, а просто «съедая» его.
Остерман немедленно отправил адъютанта выяснить причину такого резкого изменения хода боя, строго-настрого указав узнать фамилию героя, переломившего столь нерадостное течение событий.
Истину мы узнали только к вечеру, когда бой уже догорел.
Французы столь лихо опрокинули Селенгинский полк, что сумели захватить одну из его полевых кухонь. Лучше бы они этого не делали…
Крик: «Французы «матушку» утаскивают!» – резанул над полем, и те, кто только что был самым откровенным драпальщиком, дружно «нажали на тормоза». И развернулись…
Наверное, если бы они услышали, что какие-нибудь печенеги или прочие хазары сейчас утаскивают на арканах в полон их родных матерей, то вряд ли контратака была бы более яростной…
В штыки и в приклады погнали ошалевших от неожиданной смены обстановки иноземцев как селенгинцы, так и присоединившиеся к ним егеря.
Кухня давно уже была отбита, но продолжала гулять развернувшаяся «широкая русская душа»: «А-а-а-а! Бей недоносков!! Покажем супостатам, как надоть!!!»
Прибывший для ликвидации прорыва Нежинский драгунский оказался архикстати: нет для кавалериста дела более «сладкого», чем рубить бегущую пехоту противника.
И погнали наши конники французов, ох как погнали! Уцелеть удалось очень немногим, французская артиллерия, наблюдая, что их соотечественники вырубаются под корень, открыла огонь по месту той самой рубки, не жалея даже своих.
Драгунам пришлось отойти к русским боевым порядкам, но свою кровавую жатву с этого поля они снять успели.
На других участках после этого эпизода противник тоже ослабил натиск и был отбит. Отбит с серьезными потерями и отступил на исходные.
Елки-палки, неужели одна полевая кухня смогла переломить ход сражения двух корпусов?
А ведь смогла! Те, кто потом рассказывал о том, что видел, совершенно однозначно утверждали: ни свои пушки, ни даже знамя солдаты не бросались отбивать с такой яростью, как «матушку». Она, оказывается, уже успела за этот год стать чуть ли не всеармейской святыней. Солдаты иногда даже крестились на нее, проходя мимо.
После того как войска расцепились, продолжения битвы уже не было, несмотря на то что светлого времени суток оставалось немало. Но люди все-таки не роботы – невозможно столь долго находиться в состоянии такого адского напряжения.
Некоторое время продолжалась артиллерийская перестрелка, но и она достаточно скоро утихла.
На поле боя с обеих сторон потянулись похоронные команды, чтобы доставить павших к местам захоронений. Иногда они действовали бок о бок без всяких взаимных конфликтов.
Результаты сражения были явно в нашу пользу: имея меньшие силы, мы нанесли противнику большие кровавые потери и выполнили свою боевую задачу – прикрыли отход главных сил. А удерживать здесь бесконечно всю вражескую армию корпусу Остермана, естественно, не по силам. Правда, теперь еще нужно оторваться от преследования самим, но будем надеяться, что получится.
Когда я узнал, что в бою погиб подполковник Тургенев, командир Елецкого пехотного полка, настроение у меня стало… тревожным, что ли: понятно, что я «толкал под руку пишущую Клио» так, чтобы она «ошибалась» в пользу России, но вот погибший Тургенев… А что, если он непосредственный предок Ивана Сергеевича и еще не успел выполнить предначертанного природой и историей?
Ну вот, очередной раз потянуло меня на толстовщину… И «поехало» на уровне ситуаций: либо умрут вот эти пятеро, либо трое из тех десяти, но этих троих должен выбрать ты. И каково делать такой выбор?
