— Вы увидели, что хотели, владыко? — спросил он, и его голос раскатился эхом по сборочному цеху, отражаясь от пустых стен.
— А почему так пахнет хлоркой? — неожиданно для самого себя спросил Питирим.
— Хлорка убивает бактерии, — ответил великий князь, — механизмы боятся бактерий, они могут их съесть.
— Какие механизмы?
— Те, что вы видите перед собой.
— Так это — механизмы?
— А что же?
— Я думал, люди.
Великий князь ничего не ответил, он подошел к стене, где у винтовой лестницы на резной, нелепо смотрящейся здесь тумбочке стоял патефон «Пишущий Амур». Сергей Михайлович покрутил ручку, опустил иголку, и пластинка заиграла знаменитый вальс «На сопках Маньчжурии», посвященный погибшим героям 214-го Мокшанского пехотного полка, которые в первую войну с японцами под музыку своего полкового оркестра в штыки прорывались из окружения. Отраженные кирпичными сводами, между брандмауэрами заметались, захрипели слова:
Белеют кресты
Далеких героев прекрасных.
И прошлого тени кружат вокруг,
Твердят нам о жертвах напрасных.
Героев тела
Давно уж в могилах истлели,
А мы им последний не отдали долг
И вечную память не спели.
Средь будничной тьмы,
Житейской обыденной прозы,
Забыть до сих нор мы не можем войны,
И льются горючия слезы.
— Не хотите, владыко, спеть им вечную память? — спросил великий князь, рукой показывая на столы. — Это герои Маньчжурии и Балкан. Специальными поездами доставлены, в холодильных камерах.
— Н-н-нет, — в ужасе отступил на шаг Питирим, — я, видите ли, не готов.
— Значит, все же не люди, — сказал Сергей Михайлович, останавливая патефон, — все же механизмы. Видите, патефон, машина, подсказал нам правильный ответ. Вот удивительное свойство машины: она берет любое лучшее от человека, его голос например, но при этом не способна взять ничего худшего. Не врет, не напивается допьяна, не ворует, не разбивает ничьи сердца, не предает. Вы не находите, ваше высокопреосвященство, что механизмы гораздо лучше людей?
— Люди созданы Богом, а механизмы — людьми, — возразил Питирим, — как же может быть второе выше первого? Сказал Господь человеку: населяйте землю и обладайте ею, владычествуйте над птицами небесными и всяким животным.
Великий князь вздохнул и, повернувшись спиной, пошел между рядами столов, как царь подземного царства мертвых среди своих подданных. Его шаги отдавались гулким эхом.
— Вы хотели, ваше высокопреосвященство, узнать про работу лаборатории А-237, где из людей делают механизмы, — сказал Сергей Михайлович, внезапно повернувшись, — вы поставили это условием вашего убеждения государя подписать программу довооружения. Не так ли?
— Д-да, — неуверенно сказал Питирим. Как и большинство подобных ему людей, он очень не любил давать однозначные обещания.
— Что ж, мы с Алексеем Алексеевичем выполняем нашу часть договора, — сказал Сергей Михайлович, — лаборатория А-237, где раньше собирали снаряды с чумными вирусами, а теперь — механических людей, перед вами. Тела настоящие. Все их внутренние органы сохранены, за исключением сердец. Сердца заменены на механические, с заводной пружиной. Как в часах. Собственно, пружины из часов и есть. Это необходимо для того, чтобы по телу могла двигаться оживляющая его кровь. Желаете посмотреть в действии?
— Так это все немцы придумали? — спросил Питирим, решивший сразу выспросить все, что его интересовало.
— Это придумали в Древнем Вавилоне 3,5 тысячи лет назад. Немцы нашли на раскопках глиняные таблички, перевели их и начали делать людей, были даже проведены первые успешные испытания. Но, к счастью, серийное производство запустить не смогли. Мы вперед англичан успели захватить всю лабораторию.
— А за счет чего же они оживляются?
— За счет крови. Вавилоняне называли ее кровь Кингу — это злобное божество, убитое главным вавилонским богом Мардуком, который и стал отцом всех людей. Она представляет собой смесь сока трав и растертых минералов. В древности основой служила бычья кровь, но мы, по примеру немцев, используем физраствор.
Великий князь вытащил из кармана обыкновенный часовой ключ для стенных часов и вставил его в сердце лежавшему на столе телу. У всех тел в груди, чуть ниже соска, было обычное, как в часах, гнездо для заводки с тоненьким латунным люверсом, и заводились они так же, пружиня и щелкая. Великий князь повернул ключ на пол-оборота. Ключ шел туго, как будто сердце уже было заведено. Он взял человека за руку — это был бородатый мужчина средних лет с тремя стянутыми нитками пулевыми отверстиями в груди.
— Вставай, солдат, — сказал Сергей Михайлович, — пришло твое время.
Мужчина поднялся и сел на столе.
— Прикажите ему что-нибудь, — сказал великий князь.
— Я, право, не знаю, что приказать, да, подлинно: возможно ли такое? — забормотал Питирим, осторожно пятясь назад.
— Не верите? — усмехнулся великий князь. Он вынул шашку и приложил ее к голому предплечью мужчины. Тот равнодушно посмотрел на клинок. Сергей Михайлович повернул его лезвием вниз и, надавив, провел по руке. Из разошедшейся белой кожи потекла синяя, как в капельнице, кровь.
— Вы удовлетворены? — спросил великий князь.
— О, вполне, вполне удовлетворен, благодарю вас, — закивал головой митрополит.
— Считаете ли вы наши обязательства исполненными?
— Считаю, безусловно, считаю, — обрадовался Питирим возможности поскорее выйти из этого холодного, пахнущего хлоркой подземелья с рядами мертвых людей на столах.
— Алексей Алексеевич проводит вас, — сказал великий князь, — мы надеемся, что, во исполнение нашего договора, вы найдете возможность поговорить с государем в течение ближайших нескольких дней, пока министр финансов не подготовил официальный отказ. Хочу вам напомнить, что в случае отказа выделения ассигнований банкротство Путиловского и других заводов неизбежно, так что в этом есть и ваш личный интерес.
— Однако не только мой, — сказал Питирим, уязвленный таким прямым шантажом.
— А чей же еще? — спросил генерал Маниковский.
— Ну… — смутился митрополит. — Мне не хочется показывать пальцем…
— Так вы думаете, мы имеем в этом собственную выгоду? — рассмеялся Маниковский, и Питирим удивился этому смеху, поскольку думал, что Маниковский не смеется никогда.
— Ну… обстоятельства, которые сему сопутствуют, заставляют предположить, — начал Питирим, перепугавшись собственной смелости.
— Обстоятельства действительно могли дать его высокопреосвященству основания полагать, что мы, подобно ему, преследуем цель личного обогащения, — сказал Сергей Михайлович. — Это не его вина. Таково наше время, когда объяснять действия человека подлостью — естественно, а благородством — невероятно. Но обстоятельства эти имеют иную природу. Уроки думского мятежа 1917 года открыли нам глаза на страшную правду: как глубоко проникла гниль измены. И измена эта по мягкости государя нашего не выведена! Кто возглавляет Генеральный штаб? Масон, предатель Алексеев, первым вставший под знамя Временного правительства. Все его окружение, дружки по масонским ложам, захватили власть в армии. А в Думе? Вместо того чтобы висеть на столбах, предатели, посягнувшие на власть государя, заседают в думских креслах. В министерствах каждый второй кадет, а то и социалист! Этим ли людям должны мы служить? Должны ли мы раскрыть перед Алексеевым все потаенные наши склады, отдать ему все секреты, чтобы он продал, а вернее отдал бесплатно их террористам? Должны ли мы на коленях ползать в Думу, где заседают беглые каторжники, и умолять ее дать денег на защиту отечества? Себе разве мы эти деньги просим?! Вот оно, подлое время, когда взятками и подкупом должны мы действовать, чтобы сохранить нашу военную промышленность и вооружить воздушный флот!
