— Психология — если одному чудится, — возразила императрица, — а как ты, Ники, объяснишь, что нам с тобой одинаковые сны снятся? Примешь ты закон или нет, а от Божьей помощи отказываться не следует. Если надо — я одна пойду. Икону подниму перед собой — и пойду.
Николай закрыл глаза и увидел, как она пойдет — одна, с иконой, поднятой над головой. Как будут стучать по диабазовой мостовой ее обутые в кожаные туфли ноги, как выйдет она за Московскую заставу, и стражник, закутанный в шубу, лениво посмотрит ей вслед, затянувшись махоркой, как скользнет по ее спине без всякого интереса, не задержавшись, луч прожектора на броневике, и только гудки заводов — Механического одесную и Электромеханического ошую — прогудят на прощание, а трубы черным дымом закоптят небо и скроют за ее спиной Петроград, сомкнувшись рядами, как смыкаются деревья. Никто не пойдет за ней, она будет одна, — но выстроится впереди цепь солдат, выскочит вперед офицер, чтобы что-то сказать, потом передумает говорить, отбежит с линии огня, махнет рукой, скажет — пли! Выстрелят солдаты, и она упадет на землю, и он подбежит к ней, поднимет, еще живую, со множеством дырок в груди, и Аликс прошепчет, булькая кровью: «Я искупила твою вину, Ники!» И ее губы от крови станут красными, а лицо, всегда бледное, сделается совсем белым. И тогда, только в этом случае и ни в каком другом, вся Россия упадет на колени и скажет: прими нас, государь. Ты отныне, и снова, и впредь наш царь!
— Нет-нет, конечно, мы поедем, обязательно поедем в Оптину, и потом в Печоры. Помнишь, мы были в Печорах, и ты молилась там и говорила, что святые печорские старцы приходили к тебе и возлагали на тебя руки?
Теперь уже Николай обнял Аликс. Она прижалась к нему, обхватила за шею и, несколько раз всхлипнув, уснула. Он осторожно поднял своими сильными руками ее худое тело, перенес жену на кровать, заботливо укрыл одеялом, перекрестил спящую и, выключив электрический свет, вышел. Щегловитов уже ждал его.
Министр внутренних дел Щегловитов, коротко подстриженный, с треугольной бородкой и усами, занимал пост, который по своей значимости не уступал посту председателя всего правительства. Он был убежденным монархистом, за что государь его особенно ценил.
— Проект закона готов, ваше величество, хотя должен сказать, что министры, обсуждавшие его в частном совещании, нашли закон несколько… несвоевременным.
— Отчего же?
— Говорилось, что и у правительства, и у законодателей довольно более важных дел, и публика-с отнесется с непониманием. Были высказаны и соображения практического характера: открывши лица, люди будут их отмораживать, что приведет к росту недовольных и, возможно, даже к забастовкам.
Щегловитов тщательно взвешивал каждое слово. С одной стороны, ему было очень неловко высказывать такие резкие суждения о законе, подготовлявшемся по инициативе государя, с другой — ему, как и всем министрам, хотелось заранее снять с себя ответственность за эту безумную, по их общему мнению, затею.
Император поморщился.
— Закон, Иван Григорьевич, должен быть принят, такова моя воля, — сказал Николай, — а правительству, чем демонстративно умывать руки, следовало бы подумать, как ввести его так, чтобы это не вызвало, как вы выразились, непонимания у публики и забастовок.
Щегловитов виновато переступил с ноги на ногу.
Николай прошелся по кабинету.
— Помните, Иван Григорьевич, — сказал государь, — на Всемирной выставке в 1919 году инженер Шухов, который сконструировал башню на Ватном острове, показывал макет стеклянного купола над Петроградом?
Конечно, Щегловитов помнил Всемирную выставку 1919 года в Нью-Йорке, где разоренной войной Европе нечего было показать разбогатевшей Америке, кроме мечтаний. Но зато мечтания эти, освобожденные невозможностью быть когда-либо воплощенными в жизнь от технических расчетов и экономических обоснований, вскормленные верой в грядущее торжество машин, уже явленное на войне, своей смелостью затмили выставленные американцами механизмы из железа и стекла.
Сенсацией российского павильона стал огромный, в 5 саженей длиной и 10 шириной, макет Петрограда, над которым гражданский инженер Шухов вместе с молодым художником Татлиным предлагали воздвигнуть стеклянный купол. Шухов, уже построивший к тому моменту башню на Ватном острове высотой в 200 саженей, имел мировую славу, и это привлекало к макету особенное внимание.
С ювелирной точностью повторяя оригинал, были склеены из картона и раскрашены, а в отдельных случаях — выполнены из гипса доходные дома и дворцы, проложены над залитыми прозрачным синим стеклом каналами (вода в которых, конечно, никогда не было такой чистой!) линии надземных железных дорог, сверкали золотом шпили и купола, парили в воздухе, накачанные летучим газом, небольшие цеппелины, а над ними возвышался двумя полусферами разорванный над Большой Невою, на 1,5 тысячах металлических опор стеклянный купол. По краям он отстоял от земли на 25 саженей, а в центре — на 150. Башня на Ватном острове протыкала его у самой линии разрыва и служила одной из опор. Сложная система воздушных клапанов регулировала обмен воздухом, задерживая столько тепла, сколько нужно, края купола разрубали воздушные потоки, снижая их скорость, а с севера и юга были предусмотрены ворота для больших цеппелинов, заходящих в город. Сам Шухов вместе с Татлиным целыми днями стоял у своего экспоната, разговаривая с репортерами, доказывая жизнеспособность изобретения и отвечая на тысячи мелких вопросов — от микробов, которые будут высеяны на внутренней стороне стекол, чтобы поедать копоть, до расчетов температуры естественного нагревания купола за счет жизнедеятельности города, которая позволит растапливать падающий на него снег.
Государь император со свитою, как писали тогда все российские газеты, соблаговолили осмотреть макет, удостоили изобретателей беседы и наградили их золотыми часами с бриллиантами.
— Конечно, помню, ваше величество, — сказал Щегловитов.
— Я считаю, в законе должно быть объявлено о строительстве купола, — сказал государь, — правительство, видя страдание городских обывателей от нестерпимого холода и ветра, берется таким образом окончательно решить климатический вопрос. Оно ждет от обывателей встречного шага, а именно: открытия лиц, каковое открытие необходимо в целях укрепления общественного порядка и, возможно, ввиду скорого существенного смягчения внутригородского климата.
Щегловитов вынул из портфеля с бумагами блокнот и, как был, стоя, стал делать в нем пометки.
— Садитесь, что ж вы стоите, стоя же неудобно, — предложил ему Николай, указывая рукой на невысокий журнальный столик у дивана.
Министр благодарно улыбнулся и сел.
— Строительству купола, — продолжал диктовать Николай, — но это уже, разумеется, не для внесения в текст закона — следует придать общенародный характер. Объявить сбор пожертвований, для чего учредить специальную подписку. Должен быть создан комитет по строительству купола, пригласите туда достойнейших людей государства. Наверное, в день объявления закона следует служить особенный молебен во всех приходах. Также приходские священники должны в своих проповедях разъяснять всенародное значение этого события. Если над Петроградом такое строительство будет удачным, оно затем распространится и по другим городам империи. Но это — дела церкви, пусть Синод сам решает, что и как делать. Я думаю, что, если в обществе возникнут движения, направленные на поддержку и пропаганду строительства, этим движениям со стороны государства должно быть оказано всяческое вспомоществование. Возможно, какое-нибудь киноателье снимет об этом фильму? Мне думается, кинофильмы — это очень действенный способ направления народного движения, и мы зря им пренебрегаем. Правительство должно придумать, как сделать эту меру, которую вы считаете неоднозначной, популярной в народе.
