Оказаться у подножия этих твердынь, под обстрелом арабских воинов мне совсем не улыбалось. К счастью ничего подобного от меня и не требовалось.
Мы выбирали местечко, где в море впадала река, высаживались, хватали по-быстрому, до чего можно было дотянуться — и сматывались. Держались кучей, потому что стоило какому-нибудь кораблю отбиться от стаи, как откуда ни возьмись, появлялись арабские галеры и травили одиночку, как псы — кабана. При отсутствии ветра драккары галерам ничуть не уступали, даже превосходили в прыти, а вот в парусной регате проигрывали однозначно.
Отец Бернар сказал мне, что сарацины — такие же пираты, как и мы. Только верят в Аллаха и рожами посмуглее. Такие же морские волчары. Налетали, били… И тут же давали деру, увидев полосатые паруса идущих на помощь своим драккаров. Отступали, но не уходили. Просто держались поближе к берегу, где преследовать их было не только бесполезно, но и опасно.
В отличие от нас, арабы отлично знали здешние воды, а напороться на скалу или даже просто сесть на мель было чертовски рискованно.
Пока пара-тройка драккаров снимала с банки застрявший кораблик, отважные аборигены вертелись вокруг и осыпали стрелами спасателей и спасаемых.
В одной из таких мелких стычек меня ранили.
Виноваты были наши союзники-нореги из бывшего Торсонова хирда. Поддались на провокацию и погнались за испанским парусником. Результат — брюхом на мель. А нам, естественно, вытаскивать.
Пока возились, вокруг образовалось еще три корабля. Мелких, но — со стрелками на борту. Стрелы падали почти на излете (арабы держали дистанцию), но одна из них всё же долетела до меня и пришпилила ладонь к веслу. Поскольку я — везунчик, то стрела оказалась бронебойной, с узким наконечником-иглой и не повредила ничего серьезного. Просто сквозная дырка — как от большого гвоздя. Крупных сосудов не задело, рана чистая, так что прижигать не понадобилось. Отец Бернар промыл рану горячим вином (то еще удовольствие!), сыпнул какого-то целебного порошка и заштопал аккуратненько с двух сторон.
Зато меня освободили от гребли и приставили к Ольбарду: помогать.
Весьма полезный опыт: за две недели, пока заживала рана, я научился по цвету воды с приличной точностью определять глубину и по характеру волн угадывать на расстоянии наличие опасных для драккара камней.
* * *
Заночевали мы близ крохотного островка, даже не островка — отмели, милях в десяти от берега. В условной безопасности, поэтому Хрёрек устроил учения: совместные действия команд в составе единого хирда. Гонял народ часа два, пока окончательно не стемнело. Но недовольных не было. Здоровья у всех (кроме раненых, которые не участвовали) было — девать некуда. Так что тренировки стали не работой, а развлечением. Я, освобожденный по ранению, мрачно помешивал рыбную похлебку в двухведерном котле, слушал вопли, грохот щитов — и завидовал.
Утро выдалось хмурое. Море, вернее, Атлантический океан не порадовал нас солнышком, зато огорчил скверной видимостью. Берег исчез в дымке. Вокруг не было ничего, кроме серых валов.
Тем не менее после завтрака мы отчалили и двинулись дальше — вслед за основной эскадрой, которую мы, естественно, не видели, хотя иногда слышали. Этот полезный навык — угадывать в плеске волн, посвисте ветра, и скрипе весел посторонние информативные звуки. В первую очередь — шум плывущих кораблей нашего хирда. А иногда и более дальних — союзных корабликов.
Ольбард терпеливо фиксировал мое внимание на этих звуках до тех пор, пока я сам не начал кое-что различать.
Кстати, я обратил внимание, что мои зрение, слух и обоняние за прошлой год существенно улучшились. Было ли это связано с выходом из технической (телевизор, компьютер, книги) цивилизации или стало результатом постоянного напряжения органов чувств, но я уже не чувствовал себя инвалидом среди глазастых и чуистых викингов. А может, дело было не в самих органах чувств, а в мозгу, который постепенно учился анализировать и вычленять нужное?
В общем, уже к нынешнему лету я перестал чувствовать себя недоморяком.
Еще через годик-другой, думал я, и выйдет из меня отличный мореман. Может даже и кормчий. Если выживу, само собой.
Но до Ольбарда мне, по любому, будет далеко.
Сейчас варяг демонстрировал искусство, близкое к волшебству. В условиях ничтожной видимости он так уверенно держал прави́ло, что драккар бежал ровно, как пес по следу. Так, будто у нашего кормчего в голове был установлен GPS или, по крайней мере, обычный компас.
— Скажи, Ольбард, а как ты находишь дорогу? — поинтересовался я.
— А по Солнцу, — флегматично ответил варяг.
— То есть? — задрав голову, я не видел ничего, кроме низких свинцовых туч. — И где оно, солнце?
— Там. — Палец Ольбарда указал в небо.
— Ты что, его видишь?
— Нет, — качнул головой варяг. — Но я его чувствую. Вот здесь. Он похлопал себя по выдубленной соленым ветром щеке. — Я Ярилу всегда чувствую. А как же иначе?
Иначе? Да запросто. Я уставился в указанном направлении… Я не чувствовал ровно ничего… Или… Вдруг мне почудилось, будто меж облаков мелькнул проблеск… Верно, почудилось.
— Да это любой хороший кормчий может. — К нам подошел Ульфхам Треска, уселся на бочонок с вином. — А коли не может — тоже не беда. Для таких солнечный камень существует.
— Это янтарь, что ли? — спросил я. — И как им пользоваться?
— В задницу себе засунь! — развеселился Ульфхам. — Совсем ты, Ульф, глупый! Даже солнечный камень что такое — не знаешь!
— Покажи ему, спокойно сказал Ольбард. — У тебя ведь есть.
Ульфхам полез куда-то в штаны, покопался, извлек мешочек и вытолкнул из него на ладонь почти плоский прозрачный камешек с легким синеватым отливом. — Вот он, солнечный камень
[16]
! Отец мой из Исландии привез!
Ульфхам задрал голову и принялся разглядывать небо сквозь «волшебный» кристалл. Через минуту уверенно заявил:
— Там солнце!
Я вопросительно поглядел на Ольбарда.
— Так и есть, — кивнул кормчий.
— Треска! Покажи, как ты это делаешь? — попросил я. Надо полагать, неправильно попросил, потому что Ульфхам надулся от важности и быстро спрятал камешек в «чехол».
— Это — великое волшебство Ньёрда! — важно заявил он. — Ты не поймешь!
— Да пусть ему, — по-словенски сказал мне Ольбард. — Ты старайся, Волчонок, и Ярило откроется тебе без всяких камней.
Я старался. Пока рука не зажила, и меня снова не посадили на рум.
