Тот, больше не оборачиваясь, пересел на водительское место,
и они тронулись – сначала медленно-медленно, а потом – в карьер.
Туман по-прежнему неторопливо плыл вдоль реки, куда-то в
сторону видневшихся вдалеке высотных жилых домов.
– Так я не понял, что случилось? – ошарашенно вопрошал
приятелей боец с намотанной на ладонь цепью. – Мы приехали?.. – И лишь
удивленное молчание было ему ответом.
* * * * *
Это была катастрофа. Неужели все было зря: годы учебы, сотни
часов упражнений, репетиций? А ведь все говорили, что она с самого начала
подавала огромные надежды. А теперь – что? В никуда? Домашней хозяйкой при
муже. Пусть и с консерваторским образованием.
Ей при распределении не предложили ничего. Ничего. Даже
самого захудалого оркестра. А она, дура, размечталась. После этого позора Оле
захотелось сразу исчезнуть, испариться из этого, ставшего таким ненавистным,
так прежде любимого, здания консерватории. Но уже на выходе из зала ее
остановил, взяв под локоток, профессор, Валентин Георгиевич. Ни слова не
говоря, он повел ее по коридору на третий этаж, в их класс, где, как она до сих
пор считала, прошли ее лучшие годы.
В окружении портретов великих композиторов и исполнителей
Оля чувствовала теперь себя совсем чужой. Она слушала Валентина Георгиевича, но
мысленно была уже далеко отсюда.
– Олечка, поверь мне, старому профессору, я сам через все
это прошел. Нужно обладать экстраординарным талантом, чтобы добиться таких вот
вершин. – Валентин Георгиевич, артистично всплеснув руками, призвал в свидетели
портреты великих. – Ты человек способный, но скажи, неужели тебя устроит шестой
пульт в оркестре? И даже не в оперном, а драматическом?
Оля понимала, что ей абсолютно нечего возразить. Да и
желания не возникало. Но Валентин Георгиевич все продолжал и продолжал:
– Оленька, я очень уважаю твоих родителей, они мне были
очень близки, я чувствовал бы себя нечестным, если бы тебе этого не сказал…
Оля подошла к роялю и взяла простенький минорный аккорд.
– Я поняла все, Валентин Георгиевич, – неожиданно для самой
себя спокойно и почти безразлично проговорила она. – Мне надо идти, извините.
Меня просто ждут внизу. До свидания.
Вымученно улыбнувшись, Валентин Георгиевич лишь беспомощно
пожал плечами – он сделал для нее все, что мог.
Тяжелые двери консерватории медленно закрылись за ней.
Наверное, навсегда.
Машина была не заперта, но Саша куда-то исчез. Посмотрев по
сторонам, Оля села в машину. В салоне невыносимо громко звучал фрагмент
скрипичной сюиты Рахманинова. Оля резко повернула ручку настройки – из динамика
полилась какая-то тупая попса. Но в данный момент эти звуки раздражали ее
меньше.
Невидящим взглядом Оля смотрела сквозь лобовое стекло на
счастливых студентов с футлярами в руках и совсем им не завидовала. С нее
хватит.
Наконец явился Саша. Такой запыхавшийся, будто бегал на
длинные дистанции.
– Ты где был? Что машину оставил?
– Я за сигаретами бегал, – ответил он, заводя машину. – Ну,
что сказали?
– В Москве остаюсь, – впервые ей ничего не хотелось
объяснять Саше.
– Ну и славненько, Олька, – отозвался он весьма довольно. –
Все нормально. Будем жить-поживать и – как это говорится – добра наживать!
Выворачивая на улицу, он успел бросить внимательный взгляд
на Олю: да, похоже, не повезло сегодня его девочке. Ну да ничего, прорвемся. И
теперь, еще более внимательно, он посмотрел в зеркало заднего вида. Все было
чисто. Надо было только избавиться от гранаты, которая оттягивала карман плаща.
Жизнь продолжается.
* * * * *
Свернув с Кривоколенного переулка в Армянский, Петр увидел,
что его уже ждут. Рядом с черной «Волгой» по тротуару прохаживался Силантьев.
«Ну и рожу он себе отъел. Прямо член ЦК комсомола», – привычно констатировал
Петр.
Остановившись метрах в десяти, Петр вышел из машины и
подождал, пока Силантьев подойдет к нему сам.
– Опаздывать нехорошо. – Силантьев изо всех сил старался
выглядеть начальником.
Петр многозначительно посмотрел на часы, но ничего не
ответил.
– Ладно, ладно, – примирительно замял Силантьев. – Ну как?
Окинув его взглядом, Петр указательным пальцем провел по
своему шраму на щеке:
– Вел себя достойно. Не трухал, угрожал гранатой. – Петр эти
слова произнес едва ли не с гордостью за своего «клиента». – У пацана стержень.
– Хорошо, давай кассету. Ты записал?
– Да, – ответил Петр и достал из кармана диктофон. Вынув
кассету, он передал ее «комсомольцу». – Что мне Артуру сказать?
– Инструкции в рабочем порядке, – деловито ответил
Силантьев. – Все, будь здоров.
Машины – черная «Волга» Силантьева и БМВ Меченого –
развернулись и разъехались. Каждая в свою сторону.
Глава 8
Несмотря на все внешние изменения в жизни страны, в здании
на Лубянке продолжалась обычная рутинная работа. Шпионы в мире еще не
перевелись, да и, судя по всему, никогда не переведутся.
Но те сотрудники, что собрались сегодня в кабинете
генерал-майора Хохлова, шпионами никогда не занимались.
Собравшиеся были действующими сотрудниками знаменитого
Пятого Главного управления КГБ СССР. И прежде по роду своей деятельности
занимались, так сказать, вопросами исключительно идеологическими. То есть
следили за собственными гражданами. Их же, родных, брали в разработку.
Объектами деятельности этих «суперпрофессионалов» были всякие диссиденты и
прочие недовольные политикой партии и государства отщепенцы…
Перестройка, казалось, все поставила с ног на уши. Но
ситуация полного разброда продолжалась в «Пятерке» совсем недолго. Появились
гораздо более интересные и, что куда важнее, более выгодные сферы применения
сил. А именно: контроль за новыми политическими движениями, нарождающимся
российским бизнесом и матереющим криминалом. В действительности все это было
связано между собой столь прочно, что работать с каждым днем становилось все
интереснее и интереснее.
