Клубок тел покатился вниз по ступеням. Саша наотмашь колотил
Пчелу по чему ни попадя, готовый его задушить, разорвать. Взбесившегося Белого
Фил и Космос едва оторвали от почти не сопротивлявшегося Пчелы, но Саша еще
успел несколько раз достать того ногами. И только когда Фил и Кос заломили ему
руки за спину, Саша охнул от боли и как-то осел. В уголках губ у него выступила
пена. Совершенно безумные глаза его, казалось, не видели уже ничего.
Пчела, сидя на кафельном полу, прислонился к стене. По
подбородку его стекала струйка крови:
– Ты, Белов, охерел?!
Космос и Фил, словно боксера после тяжелого нокдауна,
встряхнули Сашу и поставили его на ноги.
– Сука, – стирая кровь тыльной стороной ладони, добавил
Пчела.
Держась за стенку, он с трудом поднялся и, прихрамывая, стал
спускаться вниз.
– Братуха, что случилось? – пытался заглянуть в глаза Саше
Фил.
– Оля в порядке? Оля! Где Оля? Где? – тряс друга Космос.
Саша лишь бессмысленно кивал, обводя товарищей невидящим
взглядом.
– Бегом за ней, – приказал Филу Кос. – Сейчас менты
понаедут, надо сваливать.
Фил через пять ступенек рванул наверх.
Глава 11
В общем, все оказались в квартире у Космоса. Куда еще было
ехать? На сегодняшнюю ночь приключений и так всем хватило.
Юрий Ростиславович, встретив их в прихожей, ничего
расспрашивать не стал, а отправился на кухню варить кофе. Побольше и покрепче.
Олю положили спать в комнате Холмогорова-юниора.
Совет в Филях все никак не начинался. В гостиной висели
клубы дыма и тягостное молчание. Пчела угрюмо сидел в стороне ото всех в углу
комнаты, не глядя на друзей. И только Саша бросал время от времени в его
сторону короткие взгляды.
– Короче, братва, – из кабинета отца выплыл Космос,
наряженный в академическую мантию и в черной квадратной шапочке на голове.
Прямо – оксфордский профессор-звездочет. – Раз вы здесь все такие тупые, то
Космос Юрьевич Холмогоров все за вас уже решил.
Вошедший в гостиную Юрий Ростилавович бросил строго:
– Сейчас же сними.
– Папа, я думаю, – отмахнулся Космос.
– Интересно, о чем? – как бы сам у себя поинтересовался Юрий
Ростиславович, ставя горячий кофейник на журнальный столик.
– В общем, ясно одно, – продолжил свою мысль Космос. – Крыса
среди тех, кто знал о квартире.
– То есть среди нас, – уточнил Фил.
– Не факт, – позволил себе не согласиться Космос.
Не сговариваясь, все уставились на Пчелу.
– Что пялитесь? – не выдержал тот.
– Да не о тебе речь, – заткнул его Космос. – Короче,
Склифосовский. Идея, конечно, дурная, но чем черт не шутит. Фил, ты ж каскадер?
– Участвую. Вот завтра – на съемки в Ялту с Иванычем.
Космос понимающе кивнул и продолжил:
– Собираем всех. И ты с Сашей едешь в Ялту. Ну, типа,
каскадерить.
– Ну и что? – как всегда, с первого раза не понял Фил.
– Сань, ну до тебя-то хоть доперло? – воззвал к здравому
смыслу вдохновленный своей идеей Космос.
– Это ежик? – Саша вместо ответа ткнул под нос Косу засушенное
тельце какого-то морского гада, усеянного острыми иглами. В квартире Коса
всегда было предостаточно всякой экзотической дряни.
– Нет, колобок, – огрызнулся Кос, машинально схватив мертвое
сухое животное. В тот же момент оно укололо его. И пребольно. Космос
чертыхнулся и бросил колючий колобок на стол, едва не расплескав кофе.
– Ладно, давайте, – резко поднялся Саша. – Фил, собирай всю
братву. Завтра с утра едем в аэропорт. Сейчас – всем спать, – приказал он. И,
почувствовав, что это прозвучало слишком резко, решил исправиться, не слишком,
впрочем, удачно: – А то у меня первая брачная ночь как-никак. Вы мне украсили
ее, нечего сказать. Спасибо, братья, – в слова благодарности Саша, казалось,
вложил всю желчь, на какую только был способен.
* * * * *
Оля, оказалось, заснула. Она спала на кушетке прямо в
свадебном платье, укрывшись пледом. «Бедная моя», – подумал Саша, садясь в ее
ногах. Мятая фата печально свешивалась со стула.
– Бедная моя девочка, – уже вслух прошептал он, поправляя
прядь волос на щеке любимой.
– Так странно, – совсем не сонным голосом проговорила Оля,
не открывая глаз, – сегодня я могла бы маму с папой увидеть…
Саша с трудом проглотил комок, как колючий еж, застрявший в
горле:
– Я… я не знаю, что ответить.
– Саша, зло возвращается злом. – Оля так и не открывала
глаз.
– Я не делаю зла. Я живу, – тихо ответил он. Не столько ей,
сколько себе самому.
– Значит, твоя жизнь – зло, – спокойно пояснила она. Так
маленьким детям втолковывают, что такое хорошо, а что такое плохо.
Саша упрямо молчал. Оля все-таки открыла глаза и смотрела на
него так, будто жалела. Его. И себя. И такую теперь лишнюю фату.
– Оля, мне так стыдно. Прости меня, – опустил он виновато
голову.
– Тс-с, милый, – погладила она его по волосам. – Я же знала,
кто ты. Просто я люблю тебя так – больше жизни.
Саша опустил голову еще ниже, чтобы скрыть подступившие
слезы. Он легонько и нежно коснулся губами запястья любимой.
– Оленька моя, Оленька, – бормотал он, уже не скрывая слез,
– будь со мной.
Она обнимала его все крепче, стараясь стать еще ближе, ближе:
– Муж мой, любимый мой… – И, уже после: – Боже мой… Люблю,
люблю…
* * * * *
В своем собственном лубянском кабинете Игорь Леонидович
Введенский выглядел более уверенным, чем на совещании у генерала Хохлова. Здесь
он был царь и бог. У него даже проявились яркие индивидуальные черты: волевая
складка над переносицей, уверенные жесты и даже металл в голосе.
Зато троих его сотрудников словно размножили на ксероксе.
Очевидно, это такая профессиональная черта кадровых чекистов – уметь всегда и
везде выглядеть в соответствии с исполняемой ролью. Высокого артистизма
профессия.
