Когда они вновь вышли на маленькую ресторанную сцену и Оля
начала играть, ни Саши, ни его компании за столом уже не было. Скрипка звучала
нежно и печально. Иногда к ней добавлялись поддерживающие аккорды фортепиано –
за фоно сидел Виталик. Так музыканты обычно помогают одиноко поющей на сцене
солистке.
Мучительный вечер, наконец, закончился. Оля стремительно
собралась и почти бегом выскочила из ресторана.
– Ну, Оль, неловко получается, ну… – Виталик выскочил за
нею, что-то дожевывая на ходу. – Я столик заказал, ребята поздравить тебя
хотели…
– Потом отметим, я поеду, – отмахнулась Оля, поднимая руку. Такси
тормознуло в момент.
– Ну давай хоть я тебе провожу, – не отставал Виталик, держа
ее под руку.
Оля, не глядя на него, высвободила руку и села в машину:
– Извини, Виталик, мне надо ехать. Счастливо.
– Завтра в семь репетиция, не забудь. Оля кивнула:
– Счастливо.
Виталик еще с минуту смотрел вслед укатившей машине,
ухмыльнулся и пошел доедать. Ну их, этих баб, с их капризами и мужьями!
Когда Оля вернулась домой, Саши там не было. И, по всей
видимости, в ближайшее время не ожидалось…
Глава 19
Саша с Фарой на самом деле никуда из «Узбекистана» не
уехали. Они только, отпустив своих бойцов, переместились в маленький кабинет,
где расслабились по полной программе.
Наконец часам к трем ночи они выбрались на ресторанное
крыльцо, продолжая свой давно начатый бесконечный разговор.
– Нет, ну вот ты скажи, ты кто такой? – настаивал Саша.
Швейцар, уже порядком подмерзший в ожидании выхода последних
гостей, сделал стойку, моментально оценив платежеспособность клиентов. Конечно,
такие вот загульные гости порядком удлиняли его рабочий день, точнее, ночь.
Зато от них перепадали и самые сладкие чаевые. Он сложил брови домиком и
услужливо поклонился, забыв о холоде.
– Сань, я же ариец, – взяв Сашу за пуговицу пиджака,
доказывал Фара.
– Ага, иранский, – ржал Саша.
– Да, настоящий иранский ариец, – согласился Фара.
– Клянусь мамой, мы же с тобой арийские братья! – воскликнул
Саша.
– Ну да. Характер нордический. Голубоглазый, светловолосый.
– И они заржали уже хором, радостно, как малые дети.
Саша не забыл достать из бумажника и вручить привратнику
сторублевку. Тот, взглянув на купюру, умудрился одновременно отдать честь и
сделать книксен, что еще больше развеселило друзей.
– Заходите, – напутствовал их швейцар.
– Обязательно зайдем, – успокоил его Саша.
– Я здесь жить буду! – с пьяной уверенностью добавил Фара.
Уверенно покачиваясь, Саша направился к машине, на ходу
доставая ключи.
– Стой, стой! На машине не надо! – попытался образумить его
Фара.
– Я ее не брошу, – упрямо твердил Саша.
– Она же железная, – увещевал Фара. – Стоит себе и стоит.
Никто ее не украдет. Сейчас поймаем машину…
Но Саша не хотел ничего слушать. Его несло. Ему хотелось
куда-то ехать, мчаться, вперед, дальше, не разбирая дороги. И словно по
волшебству вдруг прямо рядом с ними материализовалась белая лошадь.
На самом-то деле никакого волшебства – две девчонки,
рыженькая и беленькая, из уголка Дурова уже давно подрабатывали здесь
экзотическим извозом. Себе на молочко или, скорее, пиво, лошадке – на овес и
сено. Сегодня, правда, они что-то припозднились.
– Фарик, не может быть! – прижимая щеку к теплой лошадиной
морде, воскликнул Саша. – Это знак судьбы! Можно прокатиться?
– Пятьдесят, – окинув его оценивающим взглядом, определила
таксу рыженькая.
– На, держи сто! – Саша достал купюру.
– Что-то дороговато за такую клячу, – проворчал Фара. – Как
его там, у Дон-Кихота? Типичный Росинант. – Фара похлопал коня по напряженной
шее.
– Я буду всадник без башни! – гордо ответил Саша,
перехватывая поводья у рыженькой.
– Ты будешь всадник Апокалипсиса! – торжественно и мрачно
провозгласил Фара.
Саша, не без труда вставив ногу в стремя, перевалился в
седло и тронул поводья – «Росинант» лишь вяло переступил ногами. И только когда
Саша дал ему каблуками под ребра, он вспомнил молодость и взял с места в
карьер.
Фара с гордостью проводил взглядом друга, вскоре скрывшегося
в перспективе Неглинки.
Спустя час Саша все еще не появлялся. Протрезвевший Фара
сидел в «мерседесе», не зная, что предпринять. Уже в который раз к нему
приставали девчонки, готовые, кажется, уже расплакаться:
– Ну, где его носит?
Фара, не глядя, сунул рыженькой очередную купюру:
– На, иди пива купи.
– Да не лезет уже ваше пиво! – недовольно пробурчала та, но
от денежки, впрочем, не отказалась.
Саша же был в это время уже далеко. И мыслями, и буквально.
Выжав из коняги все, на что тот был способен, Белый за этот час добрался до
самого Битцевского лесопарка. Для этого ему пришлось проскакать через Манежку
мимо Кремля, пересечь Москву-реку по Большому Каменному мосту, добраться до
Гагаринской площади, а там двигаться уже почти по прямой – по Профсоюзной, а
потом – дворами до самого лесопарка.
В Битце они перешли на медленный шаг. Весь хмель из Саши
вылетел, зато невеселым мыслям в голове стало просторно. Оля, упрямо курящая
сигарету, так и стояла у него прямо перед его глазами.
Лес, настоящий Битцевский лес просыпался. Было тихо-тихо,
даже цоканье «Росинанта» не было слышно – трава глушила звук. Лишь мерное
дыхание коня немного нарушало, впрочем, вполне гармонично, тишину
просыпающегося леса. Саша старался дышать в ритм с животным. Сейчас они были
единым целым.
Они выехали к речке Чертановке, больше похожей на ручей.
Остановив коня на мостике, Саша долго смотрел в воду.
Злость совсем вышла из него, выветрилась вместе с алкоголем.
Он смотрел, как туман, поднимаясь от воды, клубится и тает в воздухе. Этот
речной туман смешивался с паром от боков усталой лошади.
Эх, Оля, Оля… Саша пристально смотрел на воду, словно
надеясь прочесть в ней свою судьбу. Но это была просто вода.
