– Жена рожает, а я на нарах… – тоскливо сказал он, глядя на
грязные стены камеры. Да уж, ситуация, какой и врагу не пожелаешь. Ладно, утро
вечера мудреней…
* * * * *
Оля проснулась от боли. Ныл живот. А на душе скребли кошки.
Тысяча ободранных кошек. Эта душевная боль заставила ее подняться.
В палате тускло светил ночник. Сдержав стон, она медленно,
стараясь не делать резких движений, вышла в коридор. Слава богу, никого. Тут
только она поняла, что забыла надеть тапочки. Но возвращаться в палату не
стала.
В закутке дежурной сестры Оля присела на край стула и
набрала Сашин номер.
– Абонент не отвечает или временно недоступен. Позвоните,
пожалуйста, позднее, – ответил чересчур вежливый механический голос. Господи,
где же он? Кошки радостно принялись за свое черное дело…
* * * * *
Мобильники трещали без умолку. На разные лады. Прямо
птичник, а не тюрьма! Один даже нагло выдавал звуки государственного гимна.
Пожилой прапорщик с ненавистью смотрел на изъятое имущество. Развели тут…
Он беззвучно выматерился. Нашел в куче аппаратов «гимнюка» и
попробовал заткнуть хотя бы его, тыркая толстым пальцем во все кнопки подряд.
– Мать твою, заколебали, – вслух ругнулся он, когда телефон
уже молча завибрировал в его руке.
Чтобы перекрыть трели, он включил телевизор. На экране
черный-черный дым валил из белого Белого дома. Час от часу не легче!
– Понедельник – день тяжелый, – вздохнул прапорщик и вырубил
гребаный ящик…
Глава 30
Он так и проспал остаток ночи – одетый, скрючившись на узком
диванчике, под недремлющим оком железного Феликса. Солнце разбудило. Невзирая
на бурные ночные события, оно сегодня светило чуть ли не по-весеннему.
Казалось, природе нет ни малейшего дела до политических катаклизмов.
Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день – новые
заботы. Надо быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебным
элексиром. Там оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на первый
заряд бодрости хватит. Он плеснул коньяку в бокал, вдохнул его аромат и с
наслаждением опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмка
водки.
– Разрешите? – постучали в дверь. Ну наконец-то Коноваленко,
где ж тебя носило?
– Входи. – Введенский поставил пустую бутылку под стол.
– С добрым утром, Игорь Леонидович. – Коноваленко цвел, как
роза. Определив состояние шефа по заблестевшим глазам, подчиненный осмелился
пошутить. – После первой не закусываете?
– Не борзей, – оборвал его Введенский. – Ну, что там?
– Нашли его. – Коноваленко моментально вытянулся в струнку.
– В Бутырке.
– Да что ты! – восхитился Введенский. – Жив-здоров?
– Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного.
– Ну, ничего, до свадьбы заживет. – Введенский был доволен.
«Объект» и в самом деле всего лишь попал под «гребенку». – Ладно – молодец,
Коноваленко. Иди домой, отсыпайся.
– Есть, – козырнул Коноваленко.
Самому Введенскому отдыхать пока не светило. Надо было еще
вызволять своих. Пока они еще свои.
Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидович
заботливо прикрепил к российскому трехцветному флажку, что стоял у него на
столе, черную полоску бумаги. «Траур по недолгой российской демократии, –
усмехнулся он про себя. – Аминь».
* * * * *
Гостеприимные двери Бутырской тюрьмы были распахнуты
настежь. Сегодня, в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. И
без эксцессов. Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили?
– Ну, Саня, это тебе не гауптвахта, понимаешь, – веселый
Фархад размахивал голубыми, под цвет октябрьского неба, четками. Саша улыбался
отстраненно – ему надо было дозвониться прямо сейчас, немедленно, еще вчера. Но
у Кати было занято. Блин, да с кем же она треплется-то?
– Братва, я не понял, в чем дело? Метут без предъявы. Что за
дела? Гонят ни свет, ни заря. Ну извиниться-то хотя бы можно? – несколько
запоздало качал права Фил. Но ему никто не отвечал. Космос подставил лицо
солнцу, а ногами выстукивал чечетку. Пчела по мобиле успокаивал родителей – у
отца сердце не фонтан, поди, не спал всю ночь, телек смотрел, переживал за
страну и за сына.
– Ну так, подумали, а чего мы будем хороших пацанов зря
держать? Пусть едут… – наконец отозвался Саша и тут же закричал на всю улицу: –
Але, Кать?
* * * * *
– Ты куда пропал – мы с ног сбились!.. – разъяренная
Катерина вопила в трубку так, что слышала, наверное, вся Бутырка. – Что значит
«не ори»? Немедленно звони матери, она там с ума сходит!..
– Кать, а… – Он не успел спросить, как голос тетки стал
сладким-сладким:
– Да, родился, мальчик, конечно. Такой хорошенький, на три
двести… Нормально, все у твоей Оли нормально, молока хоть залейся… Ну, в общем,
я тебя поздравляю, папаша… – повесив трубку, Катя налила себе из мензурки
пятьдесят граммов спирта и выпила. Слава богу, нашелся блудный племянник. И,
сильно выдохнув – спирт все-таки, не крюшон, – она радостно помчалась к Оле:
– Олечка, кормить пора!
* * * * *
С полминуты Саша молча смотрел перед собой. Взгляд его был
совершенно отсутствующим.
И, наконец, до него окончательно дошло, что же произошло!
Какое чудо свершилось в мире. Чудо, такое нужное и важное именно сейчас.
– Мужики, у меня сын родился! – все еще не до конца веря
собственным словам, проговорил он. И только когда друзья заорали так, что
задрожали окна соседнего дома и едва не сработали сигнализации припаркованных
автомобилей, Саша понял – все правда истинная, как и то, что они теперь
свободны и над ними чудесное голубое небо без единого облачка.
Руки друзей и братвы, приехавшей встречать их, подхватили
Сашу и начали качать, высоко подбрасывая в небо. На эту сцену без улыбки не
могли смотреть даже те люди, что стояли у бутырских стен в ожидании того
времени, когда начнут принимать передачи. А у Саши из карманов вываливались
ключи и мелочь, подпрыгивая и крутясь на асфальте. Кто-то из пацанов собрал все
это и заботливо положил Саше в карман, когда его, наконец, опустили на грешную
землю.
Фара обнял Сашу и крепко, ладонью постучал по его спине:
