Амира.
Он нажал кнопку звонка. Прошло несколько секунд. Вверху располагалась мощная лампа. В ее ярком свете ему стало неуютно. Тревога нарастала. Он чуть отвел назад правую руку с пистолетом, спрятав за бедро.
Дверь она открывала долго, а когда с трудом распахнула ее и, увидев, узнала его, то сразу заулыбалась.
– Ой, кого я вижу. Приветик, – прощебетала она девичьим голоском. Красивая. Беззащитная. – Ты что, не получал моего сообщения?
Это были ее последние слова. Когда он направил на нее пистолет, в ее глазах на мгновение мелькнуло замешательство, сменившееся ужасом. И тут же все закончилось. Стрелять нужно сразу, не раздумывая, иначе сомнения возьмут верх. Через десять секунд он сел в «лексус», опустив стекла, чтобы выветрился едкий запах дыма, и поехал в сторону гор, к Лас-Вегасу.
Глава 19
Серена попросила бутылку газированной воды и бокал для шампанского. Сев за двухместный столик, она дала официанту двадцатку за то, чтобы тот убрал второй стул.
Серена ненавидела казино и по своей воле никогда туда не пришла бы. Ее коробило от скабрезных шуточек, которые отпускали в ее сторону подвыпившие посетители, раздражал запах и вид алкоголя, пробуждавшего в ней воспоминания о добровольно взятом на себя запрете. Однако Страйд предположил, что ей будет легче разговаривать с Клэр, дочерью Бони, одной, в привычной для той клубной обстановке. «Ты быстрее найдешь с ней общий язык, если появишься одна», – уговаривал он Серену.
В казино на Баулдер-Стрип заходили в основном те, кто жил поблизости, давно знал друг друга, считал, что в родном районе и рулетка помогает и если играть по маленькой, а выигрывать чаще, то в сумме можно получить больше, чем в крупном казино при большой ставке. Серена знала, что Корди пасется в казино «Городок Сэма», самом известном на Баулдер-Стрип. Ежегодно оставляет там тысячи долларов, получая взамен обслуживание, которому позавидовал бы и султан.
Заведение, где пела Клэр, называлось «Лаймлайт» и считалось рангом ниже, чем тот же «Городок Сэма» или «Чарли Аризона», хотя бы потому, что в нем не было номеров. Располагалось оно в южной, заброшенной части шоссе, рядом с грязными пустырями, с рассеянными по ним редкими стоянками для автофургонов, магазинами взрослых игрушек и ломбардами. С недавнего времени на пустыри с разных сторон начали наползать новостройки – пригороды неустанно расширяли территории, вгрызаясь в пустующие земли.
Казино «Лаймлайт» выросло на «костях» стоявшей тут придорожной пивной с убогим игорным залом – места, известного ночными потасовками, посещали которое бродяги и беднота, пропивавшие и проигрывавшие свои последние, самые дорогие доллары. Никто не оплакивал ее исчезновение. «Лаймлайт» нельзя было назвать престижным, зато оно принадлежало к числу немногих заведений, где можно, заплатив за пару рюмок, послушать живую музыку кантри. Серена и Страйд заглядывали сюда пару раз. Тогда тут был лишь тесный бар, игральный зал величиной со спичечный коробок, клаустрофобная комнатушка с зелеными стенами и сценой, где выступали танцовщицы, и еще бар, побольше, с карточными игральными автоматами и полусотней круглых столиков, прижавшихся друг к другу вокруг узенькой сцены.
Серена пила небольшими глотками воду и наблюдала, как быстро заполняется зал. Клэр Белфорт явно была местной знаменитостью. Серена не удивилась, если бы столько посетителей собралось в субботу, но сегодня вторник. Значит, пришли на Клэр. Серена предположила, что дорогу Клэр к славе проложили денежки ее папаши Бони, но решила не торопиться с выводами. «Лаймлайт» – дыра дырой, но слушать кантри ходят настоящие ценители, а уж они-то в исполнении разбираются.
В девять на сцену вышел оркестр, обычный для музыки кантри, – скрипка, бас-гитара и ударные. Лампы погасли, зажглись неяркие полусферические светильники. Оркестр заиграл тягучую меланхоличную мелодию. Серена узнала ее – это была ее любимая песня «Ты не уйдешь живым с Харлана», горькая элегия о судьбе кентуккийских шахтеров. Серена слышала ее в исполнении Пэтти Лавлесса и считала, что конкурировать с ним – занятие почти гиблое.
Из-за кулис раздался чуть хрипловатый голос, обволакивающий и вплетающий всю боль мира в музыку. Голос Клэр полностью отвечал требованиям жанра – сильный, эмоциональный, с оттенками, присущими, как заметила Серена, лишь зрелым певцам кантри. Сквозящими в нем нотками печали он слегка напоминал ей гипнотический голос Эллисона Мурера. Такой же неотразимый, как у сирен, чарующий, проникающий в душу. Забыв обо всем, Серена вслушивалась в слова и музыку.
Клэр вышла из дальнего угла кулис и встала в центре сцены. Сверху на нее падал неяркий свет. Она не успела закончить мелодию, как прогремели аплодисменты и затихли. Длинные красно-желтые волосы Клэр вились вокруг ее плеч. Лицо угловатое, с ямочками на щеках; на одной темнела родинка, делавшая его и непропорциональным, и привлекательным одновременно, взгляд умных голубых глаз – пронизывающий. Она была в розовой шелковой блузке с длинными рукавами с незастегнутыми тремя верхними пуговицами, темных, облегающих длинные стройные ноги брюках и туфлях с тонкими, как стилеты, каблуками. Свет вспыхивал на золотых серьгах-кольцах.
Продолжая петь вековой давности балладу о старике, вынужденном вновь отправиться в шахту и, подобно многим другим, нашедшем там вместо пропитания для семьи свою смерть, Клэр приблизилась к самому краю сцены и встала напротив Серены. Звучала пронизывающая красивая мелодия. Серена восхищенно смотрела на Клэр. Их глаза встретились, и Серену будто ударило током, какой-то странный импульс пробежал по ней. Она сочла это игрой воображения, но явственно чувствовала его. Ощущение реальное и сильное.
Песня закончилась, но Клэр еще несколько раз прошептала две последние строки. Серена непроизвольно вскочила и захлопала. Она увидела, как вспыхнуло лицо Клэр, и догадалась, что девушка заряжается энергией слушателей.
Клэр спела еще балладу, после чего исполнила песенку в ритме рокабили, сопроводив ее чечеткой; за ними последовало попурри в стиле блюграсс. Все тексты грустные, везде речь шла о смерти и о потере, поэтому будь Клэр певицей похуже, они прозвучали бы наигранно и фальшиво. Но в ее исполнении они не только приобретали реальность и горечь, а отдавали сегодняшним днем. В каждой из спетой ею трагедии она словно находила что-то личное. Серена хорошо понимала Клэр – ведь такой же яркий отклик они находили и в ее сердце. Каждую песню она могла легко соотнести с эпизодами из своей жизни.
Взгляд Клэр постоянно возвращался к Серене. Она будто говорила с ней. Дразнила, расспрашивала ее. И теперь это была уже не игра воображения. Когда глаза их встретились, губы Клэр сложились в мягкую слабую улыбку, в которой читалась не ирония или насмешка, а родство. Иногда Серене казалось, что девушка поет только для нее. Или ей это чудилось? Клэр соблазняла ее?
Подобного ощущения она не испытывала уже много лет. Серена не пила ничего, кроме воды, однако голова кружилась как после алкоголя. Виной всему музыка и голос Клэр, точно руками мягко обвивающий ее тело, обнаженное и послушное.
