— Я буду работать здесь весь день, — сказала Робин. — Если не будешь мне мешать, постараюсь освободиться пораньше. Как насчет того, чтобы поужинать вместе?
— С удовольствием.
— Малыш, я имела в виду, возвращайся домой поскорее. Я хочу услышать, как ты говоришь, что любишь меня.
* * *
Отличный парень.
Очень часто, особенно если днем пациентов у меня больше обычного, вечером я в основном молчу. Несмотря на опыт, словам никак не удается найти дорогу от головы до рта. Бывает, у меня возникает желание сказать Робин что-нибудь приятное, но я никогда его не осуществляю.
Когда мы с ней бываем интимно близки... в общем, что касается меня, физическое удовлетворение раскрепощает меня эмоционально.
Широко распространено убеждение, что мужчины используют любовь, чтобы получить секс, а женщины — наоборот. Подобно большинству так называемых житейских мудростей, этот закон не является абсолютным; я знал женщин, превративших неразборчивые половые связи в своего рода высокое искусство, и мужчин, настолько привязанных к одной женщине, что сама мысль о сексе с кем-то посторонним внушает им отвращение, приводящее к временной импотенции.
Я так и не смог установить, какое место между этими двумя крайностями занимает Ричард Досс. К тому моменту, как я с ним познакомился, он уже больше трех лет не был интимно близок со своей женой.
Досс поведал мне об этом уже через несколько минут после того, как я переступил порог его кабинета. Как будто было очень важно, чтобы я узнал об этом вынужденном посте. Во время телефонного разговора Досс начисто отвергал саму мысль о том, что я буду заниматься кем-либо кроме его дочери, однако при личной встрече он первым делом начал рассказывать о себе. Я так и не понял, что именно он хотел мне сообщить.
Досс познакомился с Джоанной Хеклер еще в колледже. Пара из них получилась идеальной — в доказательство этого он приводил факт, что брак продлился более двадцати лет. К моменту нашей первой встречи Джоанны не было в живых девяносто три дня, но Досс говорил о ней как об отдаленном прошлом. Он утверждал, что очень любил свою жену, и у меня не было причин сомневаться в его словах, если не считать полного равнодушия в голосе, во взгляде и в жестах.
С другой стороны, Досса ни в коем случае нельзя было назвать человеком бесстрастным. Когда я открыл перед ним входную дверь, он ворвался в дом, возбужденно разговаривая с кем-то по сотовому телефону, и продолжал разговаривать после того, как мы прошли ко мне в кабинет и я сел за стол. Он поднял указательный палец, показывая этим, что освободится ровно через одну минуту.
Наконец он сказал в крошечный серебряный аппарат:
— Ладно, Скотт, извини, мне пора заканчивать. Играй на разнице цен, сейчас это главное. Если они согласятся на наши условия, дело в шляпе. В противном случае нам останется только слить воду. Скотт, делай что хочешь, но пусть они примут решение прямо сейчас, не откладывая на потом. В общем, ты сам знаешь.
Он говорил, оживленно размахивая свободной рукой. Его глаза блестели от возбуждения.
Разговор доставлял ему наслаждение.
Наконец, Досс бросил в трубку:
— Ладно, поболтаем потом.
Закрыв аппарат, он сел и закинул ногу на ногу.
— Сложные переговоры? — поинтересовался я.
— Как всегда. Но давайте к делу. Сначала поговорим о Джоанне.
Произнеся имя своей жены, Досс умолк.
Внешне он оказался совсем не таким, каким я его представлял. Казалось бы, большой практический опыт должен был научить меня объективному подходу, но все же определенные предубеждения остались.
Мысленный образ Ричарда Досса, сложившийся у меня, основывался на том, что рассказала Джейн Маниту, а так же на пятиминутном спарринге по телефону.
Агрессивный, четко выражающий свои мысли, властный. Душа общества, спортсмен. Партнер по теннису Боба Маниту. Потому-то я представил себе человека, и внешне похожего на Боба: высокого, импозантного, чуть полноватого; коротко остриженные волосы с безукоризненным пробором, у висков тронутые серебром. Строгий дорогой костюм, белая или светло-голубая рубашка, завязанный внушительным узлом галстук.
В действительности Ричард Досс выглядел на пятьдесят — пятьдесят пять лет. Его сморщенное маленькое лицо напоминало лицо гнома: широкое в скулах, оно сужалось внизу до острого, почти женского подбородка. Телосложение профессионального танцора — стройный, широкоплечий, узкая талия. Непропорционально большие руки с тщательно ухоженными ногтями, выкрашенными бесцветным лаком. Темный южный загар, какой в наши дни встретишь нечасто из-за страха получить рак кожи. Досс же, судя по цвету его лица, нисколько не боялся бывать на солнце.
Волосы у него были черные и курчавые, а их длина воскрешала в памяти прошлое десятилетие. Белый с прической негра. Тонкая золотая цепочка на шее. Черная шелковая рубашка с карманами с клапанами; две верхние пуговицы расстегнуты, демонстрируя лишенную растительности грудь, также покрытую загаром. Просторные слаксы из серого твида, подпоясанные ремнем из змеиной кожи с серебряной пряжкой. Штиблеты в тон ремню на босу ногу. В одной руке Досс держал что-то вроде небольшого черного бумажника, в другой серебристый сотовый телефон.
Красавцем я бы его не назвал. Так, неудачник, завсегдатай кафе на бульваре Сансет. Дешевая меблированная квартира, старая взятая напрокат машина, чересчур много свободного времени, ворох неосуществленных прожектов в голове.
Ричард Досс был олицетворением пародии на провинциала с Севера, перебравшегося в Лос-Анджелес.
Он начал:
— Моя жена стала свидетельством бессилия современной медицины.
Зазвонил телефон, и Досс поднес серебряный аппарат к уху.
— Да. Что? Ладно. Хорошо... Нет, не сейчас. Пока. — Щелчок крышкой. — Так, о чем я говорил? Бессилие современной медицины. Мы перепробовали десятки врачей. Всевозможные анализы, новейшие методы исследований. Компьютерная томография, серология, токсикология. Джоанне дважды делали пункцию спинного мозга. Как я потом узнал, в этом не было никакой необходимости. Невропатолог просто «решил сделать на всякий случай».
— Каковы были симптомы? — спросил я.
— Боли в суставах, мигрень, экзема, усталость. Все началось с того, что Джоанна стала быстро утомляться. Раньше она была прямо-таки сгустком энергии. В сорок два года весила сто десять фунтов. Танцевала до упаду, играла в теннис, ходила по горам. Перемены происходили постепенно. Сперва я валил все на грипп или какой-нибудь другой вирус, которых в последнее время развелось полно. Я решил, что Джоанне надо просто немного отдохнуть, прийти в себя. А когда понял, что происходит что-то серьезное, к ней уже нельзя было подступиться. Она уже была словно на другой планете. — Он потеребил цепочку. — Родители Джоанны умерли рано. Возможно, наследственность... Она привыкла со всеми нянчиться; этому тоже пришел конец. Наверное, вот в чем заключается главный симптом. В полнейшей отрешенности. От меня, от детей, от всего.
