— Почему нет?
— Она знала, что он асоциален. А после этой сцены в День благодарения четыре года назад ей было элементарно стыдно.
— Уйти до десерта?
Хошвелдер поправил лампу.
— Поверьте мне, лейтенант, наши десерты стоят того, чтобы задержаться. Моя жена прекрасно печет, жена брата тоже. В тот год на стол подали шесть разновидностей пирогов, а также хлебный пудинг и компот. По тому взгляду, который Тони бросил на все это изобилие, можно было подумать, что ему подали помои.
ГЛАВА 8
Мы вышли из сияющего магазина в весьма скромный вечер, и Майло сказал:
— Это место — настоящий Дантов ад. Милый дядечка, верно?
— Но он вовсе не хотел опорочить Тони.
Мы подошли к нашей машине без опознавательных знаков, и мой друг сел за руль.
— Тесная семейка, вот только с исключениями. Какие-нибудь идеи насчет того, что он сказал?
— Его описание Манкузи занимательно. Асоциальный папочка с плохим характером, изолированная семейка… Насильники часто встречаются среди тех, кто сгоняет стадо в кучу, так что у Тони могло быть тяжелое детство.
— Ты думаешь, что у младшенького было достаточно оснований ненавидеть мамашу, причем до такой степени, чтобы ее прирезать?
— Дети, подвергавшиеся насилию, отрицательно относятся к тому родителю, который не помог им. Москоу сказал, что Тони приходил, но Элла никогда его не провожала, так что конфликты могли быть.
— Он не стоил того, чтобы из-за него вставать с кресла. Другое дело — утренняя газета.
— И тут она и нарвалась, — заметил я. — Интересно.
— Старина Тони лелеет свою старую обиду, это не улучшает его характер.
— Пока Элла помогала ему деньгами, — предположил я, — ему удавалось держать свои эмоции под контролем. Потом мамочка завернула кран, и сын воспринял это как еще одно предательство. Пришел ее навестить, умолял, она отказала, он стал спорить, она рассердилась. Если она и в самом деле разгневалась, пригрозила лишить его наследства и оставить все «Армии спасения», у него мог появиться веский мотив.
— Она сказана адвокату, что ей не нужна копия завещания. Возможно, она не хотела, чтобы его увидел Тони.
— Миллион триста за дом, — задумчиво протянул я. — Более чем соблазнительно. Если он играл, у него вполне могли найтись приятели, которые согласились выполнить за него эту работу.
Некоторое время мы ехали молча.
— Эта версия настолько же логична, как и остальные. Хошвелдер записал Тони в игроки на основании одного эпизода, о котором он узнал из вторых рук. И он не любит Тони, так что все, что он говорит, сомнительно.
Проехали еще квартал.
— Неряшливый толстый малый, не декоратор, не флорист, не танцовщик — и голубой? Невозможно.
Я засмеялся:
— Думаешь, его сексуальная ориентация настолько существенна?
— А ты так не думаешь?
— Что ты этим хочешь сказать?
— Просто кое-что еще, чем можно позлить мамочку, — задумчиво протянул Майло. — Родители в этом отношении избирательны…
Вернувшись в участок, он связался с полицейским в гражданской одежде, который наблюдал за Тони Манкузи. Объект покидал квартиру только один раз, чтобы купить буррито и содовую в ларьке на бульваре Сансет, около Хиллберста. Совсем рядом, но Манкузи взял машину, которую использовал в качестве столовой на парковочной стоянке.
— Полицейский Руис также заметил, что объект выбросил мусор из окна машины, хотя мусорный бак находился от него в десяти футах. Похоже, он начал составлять список нарушений, совершаемых Тони. Когда я напомнил парню, что мусорить на частной собственности плохо, но в этом нет ничего противозаконного, он заметно расстроился.
— Старается, — заметил я.
— Двадцать один год, шесть месяцев как окончил академию. Два других такие же зеленые. У меня ощущение, будто я прихожу в дневные ясли. Но они по крайней мере действительно стараются.
— Манкузи куда-нибудь пошел после ленча?
— Прямиком домой, и до сих пор там. Я бы очень хотел иметь основания для проверки его телефонных звонков.
Майло просмотрел записки на столе, отбросил первые четыре, прочитал пятую и сказал:
— Нет конца чудесам. Шон проявил инициативу.
Бинчи, хотя все еще числился в отделе по угону автомобилей, продолжал разыскивать преступления, совершенные в тот период, когда «бентли» не было на месте. Просматривая преступления, связанные с убийствами, грабежами и разбойными нападениями, он ничего не нашел, так же как и Майло, но молодой детектив на этом не остановился и обнаружил исчезновение человека.
Майло позвонил ему, одобрительно буркнул и вызнал подробности.
— Катрина Шонски, двадцать восемь лет, белая, блондинка, рост пять футов четыре дюйма, вес сто десять фунтов. Ходила развлекаться с подругами, поехала домой одна, после чего ее никто не видел. Мать всполошилась только через три дня, потому и в компьютере она появилась лишь сейчас.
— Молодец Шон, — одобрительно кивнул я. — У тебя хорошие ясли, папа Стержис.
Мистер и миссис Хеджес жили в огромной квартире кондоминиума, на четырнадцатом этаже роскошного дома на Уилшире. Стены из стекла выходили на юг, где не было видно океана, зато открывался прекрасный вид на Инглвуд, холмы Болдуин и взлетно-посадочные полосы аэропорта Лос-Анджелеса. Высота и беззвездная ночь превратили мили жилых домов в световое шоу.
Полы в квартире были из черного гранита, стены покрыты алмазной штукатуркой, которая давала свой собственный свет, а картины на них отличали серые тона с яркими мазками. Роял и Моника Хеджес сидели на низком черном диване от Рош Бобуа и дружно курили.
Женщине было больше пятидесяти, но меньше шестидесяти лет. Маленькая блондинка, худая до истощения, с карими глазами в густой сетке морщин, лицо, натянутое до пределов разумного, и прекрасные ноги, которые демонстрировало короткое черное платье. Ее муж выглядел как минимум на семьдесят, носил очень искусный парик, который вполне мог сойти за натуральные волосы, и бородку, подкрашенную в тон парику. На нем была красная шелковая рубашка, белые брюки и розовые замшевые тапочки без носков. Он спрятал свой четвертый зевок за рукой, покрытой печеночными пятнами, и сбросил пепел на хромированный подносик.
Моника сказала:
— Катрина — мой единственный ребенок от второго брака. Ее отец нас покинул.
— Исчез? — заинтересовался Майло.
— Умер. — По тону Моники было ясно: невелика потеря. К тому же ее третий муж всем своим видом показывал, что это ее неприятности. — Я не паникую, лейтенант, — сказала она, — но все же начинаю нервничать. Катрина и раньше делала много глупостей, но не такого масштаба — неделя уже прошла, а она все не показывается. Я не могу не волноваться, ведь я мать. Хотя может статься, что она вот-вот спокойно войдет в комнату с очередным глупым объяснением.
