— Соня была замужем.
— Тот же вопрос, — настаивал я.
— Я не суюсь в дела других людей.
— Полагаю, это означает «да»?
— Послушайте, — сказал Корвуц, — Соня пришла ко мне и сказала, что ее приятелю нужно жилье. Я ответил: самое большее — на полгода.
— Это могло прекрасно устраивать Брайта.
— Что вы хотите этим сказать?
— Он любит перемещаться, — объяснил я.
— И правильно делает.
— После того как он покинул ваше здание, о нем нет никаких сведений. Не знаете, где он сейчас может быть?
— А я должен знать?
— Где Соня с ним познакомилась?
— Вот это я знаю, — кивнул Корвуц. — Участвовала в шоу.
— Каком шоу?
— Соня хотеть стать актрисой. Тогда она ужасно говорила по-английски, да и сейчас ненамного лучше. Через год как я приехать из Беларусь, я говорить идеально. Через два года я выучить испанский, на котором говорить пуэрториканцы, через пять лет спокойно говорить с китайцами. Хаста луего инг чанг чанг.
— У Сони нет способностей к языкам?
— У Сони? — Он хихикнул. — Как это говорится, не семи пядей во лбу?
— Но она считала, что может играть?
— Хотеть стать большой звездой.
— В театре или кино?
— Даже сейчас, — объявил Корвиц, — она ходит на занятия в Новую школу. Малюет картины, делает горшки, пепельницы, подсвечники.
— Художественные наклонности?
— Живет на алименты от бывшего мужа, есть время заниматься.
— Богатенький бывший муж.
— Пластический хирург. Он ей сиськи делать, понравится, что получилось, женился, чтобы постоянно иметь перед глазами.
— Как его зовут?
— Разве упомнишь?
— Он женился на вашей кузине, а вы не помните его имени?
— Еврейчик, — сказал он. — Они жениться в Ангуила, никого не звали. Через пять лет она переезжать в большой дом в Лоуренсе, затем развод.
— И до сих пор получает алименты?
— Она живет хорошо.
— Где находится кабинет этого врача?
— Где-то в Пяти городах.
— Каком именно?
— Может, Лоуренс, может, Седархерст.
— И вы не помните имени?
— Еврейское имя, что-то на «виц» — вроде Марковиц или Лейбовиц… нет-нет, Лефтковиц, Боб Лефтковиц. И грает в теннис. — Корвуц изобразил широкий замах.
— Значит, Соня встречалась с Дейлом, когда была замужем за доктором Лефтковицем?
Молчание.
— Вы же сказали, что это так.
— Я только сказал, что она говорила: Брайту нужна квартира.
— Она жила с мужем, но держала квартиру на Тридцать пятой улице?
Корвуц посмотрел в сторону. Жилы на его шее напоминали тросы моста в миниатюре.
— Я дать ей квартиру, ну и что?
Гиги устремилась к новому помойному баку.
— Ну вот опять, — вздохнул Корвиц.
— В каком шоу участвовала Соня, когда познакомилась с Дейлом Брайтом?
— Разве упомнишь?
— Вы это шоу видели?
— Она все говорить: «Приходи, бесплатно». В конце концов пришлось пойти. Какое-то уродское место.
— На окраине?
— Ист-Виллидж. Никакого театра: комната над мексиканским рестораном. Они там поставить пианино, стулья, черную занавеску повесить. Все одеть черное — черные халаты, черные капюшоны, все время бегать вокруг и что-то говорить нараспев. В конце кого-то вырвать. Затем вы хлопать.
— Как называлось это шоу?
— Может, «Черные халаты» или «Блевотина»? — Он хихикнул, довольный собственным остроумием.
Я вытащил список, который составил в библиотеке, начал читать ему названия.
— Да, — сказал он, — это так и называться — «Праздник темного носа». Что, черт возьми, это означать — «темный нос»? Я спросил Соню. Она сказать, что это вход в чей-то мозг, вроде туннеля. — Корвуц дернул ноздрей. — Здесь прячется правда. — Засмеялся. — Апчхи, и все? Никакой больше правды?
Гиги проверила цветочную клумбу у высокого кирпичного дома. Я поискал «Праздник темного носа» в своих записях. Об этом шоу упоминалось только в «Тайме». «Неоабсурдистская драма с элементами мистики». Ни действующих лиц и исполнителей, ни критических замечаний.
— Сколько народу участвовало в шоу? — спросил я.
— Это важно?
— Возможно.
— Сколько? Четверо? Не знаю, не много.
— Дейл Брайт был среди актеров?
— Может быть.
— Может быть?
— Я же сказал — темные капюшоны, лиц не видать. Может, он, а может, Микки-Маус.
— Соня твердо сказала, что познакомилась с ним в шоу?
— Да-да.
— Что еще вы о нем знаете?
— Ничего.
— Когда исчезли Сафраны…
— Нет-нет. Я же сказал, это мы не обсуждаем. Они почти погубил мою жизнь.
— Сафраны?
— Копы. Пугали, мешали. Я пытался делать бизнес, они приходил в офис со своими жетонами — прощай, бизнес. Этот итальянский парень, похожий на гангстера. Они меня притеснили, потому что я белорус, хотели знать о контрабанде, московской мафии. Глупо.
— Предубежденные, — кивнул я.
— Я им говорил: «Посмотрите, вы ничего не найдете, потому что нечего находить».
Гиги подошла к брошенной коробке и присела. Корвуц выбросил руку в салюте:
— Наконец-то, псинка!
Я пояснил:
— Сафраны интересуют меня только потому…
— Доброй ночи и всего хорошего. Я говорил сегодня с вами только потому, что я не хотел, чтобы вы снова беспокоили моего ребенка. К тому же мне нечего скрывать. Вы скоро возвращаетесь в Лос-Анджелес?
— Скоро.
— Передавайте привет пальмам!
— Вам явно неприятно говорить о Сафранах.
Он выдохнул воздух сквозь сжатые губы.
— Если вам нечего скрывать…
Воздух вырвался из него с шипением.
— Может быть, они улетели на луну. Может быть, Жополиз что-то с ними сделал. Разве мне на это не насрать? Я бы не дал за это даже дерьма Гиги!
— В смысле: скатертью дорога?
— Эй, — оскалился он, — не надо за меня говорить. С чего мне о них плакать? Они со мной боролись из любви к искусству, я от всего этого сбежал.
