Проехав мимо Голливудского бульвара и Сансет, я направился на восток по Франклин-стрит. Миновал темные жилые дома и вековые деревья. На улице никого, только одинокая собака жмется в кустах.
— Что я сделала? — спросила Таша. — Или вы просто хотите меня прокатить?
— Мы любим хорошую компанию. Кстати, когда мы сверим твои отпечатки, какое имя возникнет?
— Отпечатки? Я ничего не сделала. — От напряжения хриплый голос сразу стал выше.
— Имя для отчета.
— Какого отчета? — Нотка агрессивности снова снизила тембр. Теперь я слышал разговаривающего в нос уличного парня, загнанного в угол и готового бороться.
— О нашем расследовании. К тому же надо еще упомянуть о твоей маленькой пилочке для ногтей.
— Это старинная вещь, сэр. Купила в антикварной лавке.
— Угу, верно. Так какое имя тебе дали при рождении?
Проститутка шмыгнула носом.
— Я — это я.
— Это точно, — согласился Майло. — Давай не будем без необходимости раздувать это дело?
— Я не понимаю, сэр.
— Зато я понимаю. Прошлое есть прошлое, так?
— Да, сэр, — тихо буркнула она.
— Но иногда стоит покопаться в истории.
— Что я такого сделала, зачем вы катаете меня на этой машине?
— Кроме лезвия мы уличили тебя в приставании к мужчине и занятии проституцией, но ты вполне можешь через пятнадцать минут вернуться к закусочной, а не попасть в КПЗ. Выбирай сама.
— Что такое вы расследуете, сэр?
Майло щелкнул авторучкой.
— Первым делом — твое имя. Но не одно из тех, которые ты выдумываешь, когда тебя забирают.
— Сэр, меня не арестовывали уже тридцать… восемь… семь дней. И это было в Бёрбанке. Всего лишь за кражу в магазине. И обвинения не предъявлялись.
— Обвинения против кого?
Пауза. И после:
— Мэри Эллен Смитфилд.
— Черта с два, — ухмыльнулся Майло.
— А?
— Что написано в твоем свидетельстве о рождении, Таша?
— Но вы меня не арестуете?
— Зависит от тебя.
Глубокий вздох, а затем почти шепотом:
— Роберт Джиллабой.
Я услышал скрип ручки Майло.
— Сколько тебе лет, Таша?
— Двадцать два.
Майло откашлялся.
— Двадцать девять, сэр. — Хриплый смех. — И это мое последнее предложение, сэр.
— Адрес?
— Кенмор-авеню, но там я живу временно.
— До?..
— Пока не перееду в свой особняк в Бель-Эйр.
— Ты давно в Лос-Анджелесе?
— Я коренная жительница Калифорнии, сэр.
— Откуда приехала?
— Из Фонтаны. Мои родители занимались курами. — Проститутка хихикнула. — Я устала от перьев и вони.
— Когда?
— Примерно лет тринадцать назад, сэр.
Я представил себе запутавшегося подростка, пробирающегося с фермы в графстве Сан-Бернардино в Голливуд.
— Номер телефона? — спросил Майло.
— Я как раз его меняю.
— Ты пользуешься автоматами?
Молчание.
— Как люди тебя находят, Таша?
— Друзья знают, где меня найти.
— Друзья вроде Тони Манкузи?
Молчание.
— Расскажи нам о Тони, Таша.
— Насчет Тони Не-из-Рима?
— Что ты имеешь в виду?
— Он не похож на итальяшку. Больше на пудинг, тот, что с яйцами, — тапока.
— Он твой регулярный клиент?
— Вы хотите сказать, что Тони — плохой человек? — Голос снова изменился, став женским и испуганным.
— Тебя это удивляет?
— Он никогда мне не казался плохим.
— Но?..
— Никакого «но»! — отрезала проститутка.
— Как часто ты с ним встречаешься?
— Никакого расписания. Тони скорее нерегулярный клиент.
— Он меняет девушек?
— Нет, ему нравлюсь я, или он не берет никого. Тут ведь как: «Покажи мне свои денежки, милый».
— А у него мало денег?
— Так он говорит.
— Часто на это жалуется?
— Разве мужчины не вечно жалуются, сэр? На жену, на простату, на погоду. — Она засмеялась. — А у Тони еще его диск.
— Его что?
— Диск в спине. Тут больно, там больно. Я его еще и пожалеть должна. Но никакого массажа, у него все такое нежное.
— Раз ты миришься со всем этим нытьем, — сказал Майло, — тебе впору завести мужа.
— Вы такой милый и забавный, сэр. А вы на что жалуетесь?
— На плохих парней, которым удается от меня ускользнуть, — ответил Майло. — Где ты познакомилась с Тони? И не говори, что не помнишь.
— Не помню. Хи-хи, ладно, ладно, не смотрите на меня таким ужасным взглядом. Я познакомилась с ним на вечеринке. Вечеринке для перевертышей на холмах.
— Кто такой перевертыш?
— Джентльмен, который делает вид, что он притворяется…
— …что он девушка, — закончил Майло. — Не то что твои честные подружки «У Гордито».
— Мои подружки — настоящие девушки, что бы ни говорило правительство. Они ла фам там, где это важно, — в мозгах.
— А перевертыши…
— Эти даже не пытаются. У них все безобразно. Безобразные парики, безобразные платья, безобразные бугры после бритья, туфли с тупыми носами. У них нет костей, и им не хватает изящества. Для перевертышей это парад на Хеллоуин, а затем — снова возврат к костюму и галстуку в понедельник.
— Маскарад, — кивнул Майло.
— Даже не маскарад, сэр. Они ведь не пытаются…
— Где именно на холмах была та вечеринка?
— Какое-то место рядом с плакатом с надписью «Голливуд».
— Над Бичвудом?
— Я не знаю названий улиц. Это давно было.
— Насколько давно?
— Полгода? — предположила Таша. — Ну, может, пять месяцев. Я разговаривала с Тони, но домой отправилась с юристом. Вот это был дом! В Окснарде, у воды; чтобы туда добраться, мы ехали и ехали, и воздух был таким соленым. Я не назову вам его имени, что бы вы ни делали, потому что он был милым. Милым, старым и одиноким: жена лежала в больнице. На следующее утро он приготовил вафли со свежими бананами, и я смотрела, как над водой встает солнце.
