— Дело в том… если честно, то никто меня не приглашал, — призналась Таша.
Когда мы подошли к заднему входу в голливудский участок, она сказала:
— Вам не надо меня запирать, я обещаю быть паинькой.
Майло просвистел какую-то мелодию.
— Сэр, существует проблема. Настоящая проблема. Обычно у них только одно помещение для девочек, потому что большинство нарушителей порядка — мальчики. И если в комнате для девочек слишком много народу, они могут поместить тебя в комнату для мальчиков, а это опасно.
— А ты подходяще оборудована для комнаты для девочек?
Молчание.
— Так как?
— Еще нет. Я коплю деньги, — еле слышно произнесла она.
— Тогда я ничего не могу сделать. Ты знаешь правила. — Строгий тон, но мускулы щеки подрагивают.
— Пожалуйста, сэр! Другие полицейские хорошо ко мне относятся, я не безобразничаю, и они сажают меня к девочкам. Девочкам я нравлюсь, спросите кого хотите. Я не доставляю никому неприятностей, посмотрите мое досье.
— Когда ты была здесь в последний раз?
— Год назад, сэр. Может, больше. Вы посадите меня туда, куда надо, и я сделаю все, что вы…
— Вот что я тебе скажу, — перебил ее Майло. — Если будешь сотрудничать, я не посажу тебя за бритву, хотя я тебя уже один раз предупреждал, или за сопротивление полиции, хотя ты заставила меня потренироваться.
— Да, сэр, конечно… а что вы имеете в виду под «сотрудничать»?
— Ты у нас свидетель. Может быть, я даже принесу тебе чего-нибудь пожевать.
— Будет очень мило с вашей стороны, сэр… вы же выкинули мое печенье.
Голливудский полицейский участок милостиво предоставил нам кабинет для допросов, куда Майло и посадил Ташу. Он принес ей пончики кока-колу и позвонил Раулю Биро. Тот все еще находился на месте преступления на Родни-стрит: продолжал ждать допуска в квартиру и жаждал поделиться некоторыми находками.
Голова Тони Манкузи была отпилена прямо под подбородком, большая часть шеи осталась нетронутой. Пилили аккуратно, между позвонками, чтобы не ломать их, и очень чисто; патологоанатом считал, что пользовались чрезвычайно острым лезвием без зазубрин, что напоминало нож, которым поработали над Эллой Манкузи. Скорее всего тем же ножом были обрублены и пальцы Тони. Пробные порезы на другой руке предполагают, что убийца собирался и на ней отрубить пальцы, — так сказать, для симметрии.
— Может быть, ему надоело, — предположил Биро. — Или время поджимало.
Окончательное заключение должен был сделать патологоанатом, но медсестра с двадцатилетним опытом работы неофициально обмолвилась, что, похоже, поврежден и подъязычный хрящ. Точечные кровоизлияния в глазах могли быть следствием множества причин, но, учитывая повреждения шеи, вполне пристойно было предположить, что причиной смерти стало удушение. Теперь нужно ждать подтверждения врача.
Майло поискал Алтаир-террас в справочнике Томаса и обнаружил единственный квартал, отходящий от северо-восточного конца Бичвуд-драйв и заканчивающийся тупиком. Это было совсем рядом с ранчо, где можно было взять лошадь покататься и куда я заглядывал, когда работал в Западной детской больнице. От Франклин-авеню можно дойти пешком, но квартал зарос лесом и был опасно тихим. Я помнил, как с поворотов тропинки внезапно открывался вид на сухие плоские холмы и надпись «Голливуд».
— Умираю с голоду, — проворчал Майло и заказал по телефону в забегаловке рядом четыре бутерброда с жареным мясом. Я съел один, он слопал два, а последний протянул Таше, которая заметила:
— Обычно я не ем красного мяса, но пахнет очень вкусно.
К семи часам небо стало серым и быстро стемнело. Мы снова погрузили проститутку в машину.
— Я все еще помню вкус того приятного соуса, — сказала она.
— Веди себя прилично, и сможешь рассчитывать на десерт, — хмыкнул Майло.
— Вы так добры, сэр. Я обожаю эту машину!
Я проехал к Бичвуду и остановился в двух кварталах от Алтаир-террас. Майло отстегнул ремень безопасности:
— Пора немного прогуляться.
— Сэр, идти придется в гору. Вы уверены, что справитесь?
— Твоя забота растрогала меня до слез. Пошли!
— Это точно безопасно?
— О чем ты беспокоишься?
— Он может меня увидеть.
— Почему ты решила, что он здесь?
— Так вы меня туда тащите?
— Это чтобы разбудить твои воспоминания.
— Я ведь уже сказала: это точно то самое место.
— Мы еще даже не попали на ту улицу.
— Но это здесь. Я чувствую.
— Ясновидящая?
— У меня бывают ощущения, — сказала она. — В волосах, они вроде как встают дыбом. Это означает, что я получаю послание.
— Пошла из машины.
Один квартал спустя:
— Не могли бы мы по крайней мере идти помедленнее, сэр? Мои бедные маленькие ножки болят.
— Я же предлагал достать тебе тапки.
— С этим платьем? Ни за что! Можем мы просто идти медленнее?
Майло вздохнул и замедлил шаг. Таша подмигнула мне.
Тьма-тьмущая, никаких тротуаров или фонарей, широкая полоса между участками заросла кустарником и старыми деревьями. Силуэт мира.
Таша сказала:
— Вот дом, где была вечеринка, я уверена. Теперь давайте уйдем.
— Говори шепотом.
— Простите. Это дом, где…
— Я тебя слышал. Который?
— Гм… мы еще не подошли.
— Тогда вперед.
Через несколько секунд Таша воскликнула:
— Вон тот! На самом верху!
— Шепотом, черт побери!
— Простите, простите. Но это он, точно.
Рука с длинными ногтями указала на низкую бледную коробку, пристроенную на самом высоком месте тупика.
Майло жестом приказал нам оставаться на месте, а сам прошел мимо трех домов, затем еще мимо четырех и наконец остановился, чуть-чуть не дойдя до цели. Подождал и рискнул на несколько мгновений осветить фонарем фасад.
Пустая стена с одним-единственным закрытым ставнями окном. Слева гараж с дверью из гофрированного алюминия. Цементная дорожка. Над плоской крышей возвышаются ели и эвкалипты, а перед домом — жалкая кривая пальма и покосившаяся юкка.
Майло вернулся к нам.
— Ты уверена?
Таша закивала:
— Абсолютно, сэр. Об эту идиотскую кривую штуку я порвала чулки. А сзади, если вы туда зайдете, хорошо видна надпись, и именно там мы гуляли с Тони, упокой Господь его душу.
