Он заговорил первым, приблизившись к Персефонию:
— Что все это значит?
Сударый ответил вместо упыря:
— Курет Эпсумович, если не ошибаюсь? Приятно познакомиться. А где же еще один ваш товарищ?
— Он болен и не смог прийти. Однако вы не ответили на мой вопрос: что означает сей фарс?
— Это всего лишь логическое завершение того, с чего все началось.
Он отступил к «Зениту», глянул в рамку видоискателя и громко обратился к окружающим:
— Господа! Мы проводим сеанс оптографической съемки, посвященный поединкам чести. А где вы видели дуэли, проходящие при таком скоплении народа? Очень прошу вас, выйдите из кадра! Да-да, правее, еще правее, — подбадривал он горожан, прильнув к рамке. — Отлично! Пожалуйста, не подходите ближе, иначе снимок может быть испорчен. Персефоний, Курет Эпсумович, мы начинаем!
Упырь, наклонившись к уху медика, прошептал:
— Вы хотите выпутаться из этой передряги без ущерба для репутации?
— Меня больше волнует ущерб для чести моего друга.
— А я не менее заинтересован в честном имени Непеняя Зазеркальевича, — отвечал Персефоний. — И для этого есть только один путь: примирение. Тогда мы все сможем сделать вид, будто дуэль с самого начала задумывалась как оптографический спектакль.
— Это отдает шутовством.
— А поединок отдает каторгой.
На изжелта-бледном лице Чихаева мелькнула тень улыбки:
— Вам не откажешь в силе убеждения, господин Персефоний. Вот только чувства Залетая Высоковича задеты слишком сильно.
— Очень прошу вас, Курет Эпсумович, используйте все свое дружеское влияние и постарайтесь убедить вашего товарища, что обида мнима. Нам стали известны некоторые обстоятельства этого недоразумения. В частности, удалось выяснить, что случилось с портретом. Передайте это Залетаю Высоковичу.
Чихаев кивнул и направился было к Пискунову-Модному, но тут Сударый, стоявший подле «Зенита» с хронометром в руке, окликнул его:
— Прошу прощения, Курет Эпсумович, закончилось время экспозиции. Встаньте еще раз около Персефония и, когда я дам знак, снова кивните и подойдите к Залетаю Высоковичу.
Он поспешил к «Даггер-вервольфине». Чихаев, не подозревавший, что съемка уже началась, поморщился, но послушался. Непеняй Зазеркальевич снял заглушку с объектива, шепнул стартовое заклинание и махнул рукой. Ладони у него потели, он спиной ощущал взгляды спросончан.
Пискунов-Модный, выслушав своего секунданта, яростно мотнул головой. Сударый невольно отметил, что снимок должен получиться великолепный.
— Непеняй Зазеркальевич, мне подождать? — спросил у него медик.
— Нет-нет, разговор секундантов у нас уже отснят, теперь перейдем к выбору оружия.
Он вернулся к «Зениту», а Персефоний и Чихаев снова сошлись, каждый со своей парой рапир, чтобы сравнить их и решить, какая будет использована в схватке.
— Это не дуэль, а черт знает что, — проворчал секундант модного юноши. — Ералаш какой-то…
— Как сказать… — промолвил Персефоний, проверяя баланс предложенной соперником рапиры. Оружие было изумительное, и он залюбовался игрой бликов на полированной стали. — Согласен на оружие господина Пискунова-Модного, такой клинок нельзя не уважить. А что до ералаша, то наша игра вполне может кончиться чьей-нибудь смертью. В этом случае выживший будет обвинен только в небрежности, ставшей причиной несчастья на съемках, а не в преступлении против закона, который категорически запрещает дуэли.
— Вы неплохо все продумали.
— Кроме самого главного: как достучаться до вашего друга.
— Прошу вас воздержаться от подобных высказываний!
— Отчего же? Или вас не возмущает его нежелание говорить?
— Нет. Если Залетай Высокович ведет себя таким образом, значит, у него есть причины. Он не раз помогал мне в трудных ситуациях и не задавал вопросов. Точно так же поступаю и я по отношению к нему.
— Но вы в точности передали мои слова насчет портрета?
— Да. Залетай Высокович счел это попыткой избежать ответственности. Он желает драться, а не разговаривать.
— Он ослеплен, разве не видите? — рассердился Персефоний. — Ему все равно, что его участь — или смерть, или кандалы. А причина — в портрете, хоть вы-то поймите…
— Послушайте, я ведь уже сказал, что ни о чем не спрашивал Залетая. Я понятия не имею, о чем вы толкуете.
Персефоний глубоко вздохнул:
— Ладно, оставим бесполезный разговор. Возьмите это, только незаметно. — Передавая секунданту модного юноши рапиру, упырь заодно вложил ему в руку тупую насадку для клинка. — Если прольется кровь, мы с вами должны будем действовать быстро и уверенно. Секундант поверженного наденет заглушку на оружие, а другой секундант — подбросит под ноги своего товарища. Тогда произошедшее будет иметь вид несчастного случая. И еще одно — мы все-таки играем на публику. Уговорите Залетая Высоковича сделать два-три перерыва: нам понадобится время, чтобы заменить кассеты в камерах. Попросите его ради себя, ради меня, ради Простаковьи Добролюбовны — хоть как-то постарайтесь убедить.
Сказав так, он вернулся к Сударому, вручил ему оружие и, вынимая из «Зенита» очередную пластину, коротко передал состоявшийся разговор.
— Теперь все зависит от вас, Непеняй Зазеркальевич. Удачи вам.
— Спасибо. Что, мне уже идти?
— Да.
Сударый бросил на ковер-самолет верхнюю одежду, вымученно улыбнулся зрителям и пошел навстречу противнику. Ветер пробирал до костей, рапира, такая красивая, с червленой гардой и рукоятью слоновой кости, вдруг показалась чем-то нелепым и громоздким, словно он вышел на улицу с кочергой.
Пискунов-Модный шагнул навстречу. В каждом движении его сквозила кошачья ловкость. Совсем недавно он шел по площади напряженный, скованный — таким же видел его Сударый в «Обливионе»; трудно было узнать путающегося в словах взволнованного мальчишку в этом уверенном в себе, сильном, прекрасно тренированном молодом человеке. Он оставил позади все сомнения, перешел черту — теперь ему нечего терять — и с головой окунулся в стихию борьбы, в которой ему нечасто попадались равные соперники, пускай только в спортивных схватках.
Сударый подумал, что наиважнейшая задача для него сейчас не погибнуть в первые мгновения.
Они остановились друг против друга. Секунданты встали по бокам и дали знак — Персефоний тут же весело попросил не начинать, пока не заработает «Даггер-вервольфина». Модный юноша послушался, выждал, замерев в стойке, с направленной в горло оптографа рапирой. Видно было, что ожидание дается ему нелегко, но надо полагать, он согласился поддержать спектакль ради друга.
«Хороший знак», — подумал Сударый… и едва уклонился от молниеносного выпада. Следующий удар он отразил: Пискунов-Модный предпочел действовать прямолинейно, выпад был ожидаемым, и Непеняй Зазеркальевич успел подставить клинок. Ответил коротким провоцирующим взмахом, отразил новую атаку и отступил, давая себе секунду передышки.
