— Именно из любви к искусству я и ненавижу «Короля-маниака»!
— Хорошо бы вы его ненавидели потише, а то мне ведь работать надо. Разговоры идут, служба стоит.
— Давайте сменим тему, — миролюбиво предложил Сударый. — А еще лучше оставим вас, господин Неваляев, и тихо побеседуем в сторонке. Только, пожалуйста, не разбудите Персефония — это мой помощник, упырь, он спит в гробу на втором этаже.
Надзиратель заверил оптографа, что беспокоиться не о чем, и продолжил обход, а Непеняй Зазеркальевич с Немудрящевым спустились вниз. Сударый попросил Вереду приготовить кофе. Дождавшись, пока девушка удалится, глава магнадзора выплеснул раздражение:
— Разумный, который способен смотреть «Короля-маниака», не должен служить в полиции. Пиесы глупее свет еще не видывал! Да я скорее поверю в историю нашего призрака, брадобрея-маниака… — Он сообразил, что сболтнул лишнее, но было уже поздно. (Сударый удивленно поднял брови.) — Эх, не следовало бы мне этого говорить, — вздохнул Немудрящев. — Ну разве что по дружбе… Да, в конце концов, имеете же вы право знать, из-за чего мы к вам пришли. Только уж, пожалуйста, не говорите ни одной живой душе.
— Простите, этого обещать не могу. В моем доме находятся и другие разумные. Если им и правда грозит опасность, я от них ничего скрывать не стану.
— Ну, до опасности дело вряд ли дойдет. Сказать по правде, занятие наше с господином надзирателем самое бесперспективное, да и не верю я в брадобрея. Однако в городе уже поговаривают… В общем, Непеняй Зазеркальевич, есть подозрение, что в Спросонск наведался призрак Свинтудоева.
— Кого-кого?
— Да того самого парикмахера-маниака! Позвольте, вы что же, не слышали о Свинтудоеве?
— Ни разу.
— Невероятно! Об этом шумела вся империя. Ужасные события в городе Дремске — неужели это вам ни о чем не говорит?
— Поверьте, не говорит. Наверное, дело в том, что я слишком редко читаю общеимперские газеты, мое основное чтение — издания по научной магии…
— Ну, в газетах, положим, не так уж много было сказано, но народ-то судачил. Да полно, Непеняй Зазеркальевич, не может быть, чтобы хоть половинкою уха…
— Ни четвертью, — заверил Сударый.
Тут Немудрящев сделал странную для такого солидного разумного вещь: быстро-быстро плюнул трижды через плечо и хлопнул себя по губам:
— Чур меня, чур, не накликать бы. Так, значит, не слышали? Ну так слушайте. Два года назад в Дремске объявился маниак — местный брадобрей по имени Барберий Флиттович, а по фамилии Свинтудоев. Почал он своим клиентам уши резать.
— Порезы нарочно делал? — уточнил Сударый.
— Начисто! Сколько народу изувечил — не сосчитаешь. Может, на деле и не так много, да молва прибавила, однако ж не диво теперь, говорят, повстречать дремича то с одним ухом, а то и вообще без единого. Как вам это нравится?
— Решительно мне это не нравится, — честно сказал Сударый. — Однако вы интересно рассказываете, продолжайте, пожалуйста.
Немудрящеву иного и не нужно было. Вереда как раз принесла кофе, но он, уже забывши обо всех запретах, не прекращал жуткой повести:
— Долго ли, коротко, однако дремичи начали что-то подозревать…
— О господи! — вырвалось у Сударого. Он явственно вообразил себе трех-четырех разумных в бинтах, которые делятся неприятными воспоминаниями и доходят до предположения, что с ними произошло нечто подозрительное.
— Свинтудоеву пришлось скрываться, и долгое время его не могли найти. Однако ужасные события продолжались. Начались ночные нападения: кто-то подстерегал одиноких прохожих и отсекал им уши острой бритвой. Ввиду присутствия здесь юной барышни я воздержусь от слишком живописных подробностей, которые способны повергнуть в трепет даже бывалого разумного…
— Очень вам за это благодарен, — кивнул Сударый.
— Разумеется, так долго продолжаться не могло!
Непеняй Зазеркальевич не сказал вслух, но подумал: «Да уж, само собой…»
— Дьявольского брадобрея выследили. Дело в том, что у него была…
Немудрящев замялся, покосившись на Вереду, и та сама предложила подходящее слово:
— Близкая подруга?
— Да! Близкая подруга, владелица небольшой закусочной в Дремске…
— Тоже маниачка? — не удержался Сударый.
— Так вы все-таки слышали эту историю? — обрадовался неизвестно чему глава магнадзора.
— Нет, просто предположил.
— И предположили верно! Да, эта несчастная тоже была своего рода натурою маниакальной. Ее одолевала богопротивная страсть к поеданию плоти разумных существ. Их встреча была случайной, но навсегда соединила их души. Однажды, гуляя по ночным улицам, Свинтудоев потерял свое ожерелье из ушей несчастных жертв; обнаружив пропажу, он пошел в обратном направлении. И увидел, как несчастная безумная женщина…
Он снова замялся, и снова Вереда подсказала приемлемый речевой оборот:
— Он увидел в ней родственную душу.
— Да-да! Не буду пересказывать их совместных предприятий, от одного намека на которые, поверьте, волосы могут встать дыбом, но самая ужасная, самая леденящая душу деталь этой монструозной истории заключается в том, что полицейский следователь, коему было поручено изловить ушного маниака, покупал пирожки именно в заведении сообщницы Барберия Флиттовича…
Прежде чем Немудрящев успел намекнуть-таки, что за кошмар был связан с пирожками, наверху послышались приближающиеся голоса, и глава магнадзора поспешно скруглил повествование:
— Так вот, господа, Дремск-то Дремском, однако Свинтудоев, убегая от преследования, остановился в нашей губернии, всего в тридцати верстах от Спросонска, где и был наконец настигнут и убит в перестрелке со служителями закона. Но, похоже, мятежный дух его не упокоился…
Едва он замолчал, сверху спустились упырь и надзиратель, оба хмурые, как снеговые тучи. У Неваляева под глазом наливался разноцветный синяк. Вереда вежливо удалилась, а Сударый вскочил на ноги:
— Персефоний!
— Я уже извинился! — поспешно заверил тот. — Могу и еще раз, мне не жалко. Более того, мне совестно. Но будить разумное существо — задача очень деликатная, поспешности не приемлющая…
— Я не в претензии, — проворчал полицейский, хотя по выражению лица его можно было судить о прямо противоположном.
— Говорю же, приложите пятак… — настаивал упырь, но надзиратель только отмахивался.
— Господин Неваляев, позвольте и мне извиниться за моего помощника, — сказал Сударый.
— Не стоит. Я помню, вы советовали мне быть поосторожнее. Я, конечно, сам виноват, — проворчал Неваляев. — Мы можем идти, Добролюб Неслухович. Все в порядке, посторонних духов под этой крышей нет. Как я понимаю, просто домовой чем-то обеспокоен, отсюда и нарушения в ауре. Вы поговорите с ним, господин оптограф.
