Собирался Сударый неторопливо, тщательно следя за тем, что и где у него лежит в карманах, стараясь не упустить из внимания ни одной мелочи. При этом он тянул время — спрашивал у Вереды про учебу, потом пересказал свой сон и поинтересовался, что он значит (астрологический календарь подтвердил, что для его знака сегодняшние сны являются вещими, но разгадать его девушка не сумела). Наконец из студии вышел Персефоний.
— Вы еще не ушли? Если я ничего не напутал, все готово к съемке.
— Кристаллы! — воскликнул Сударый. — Совсем позабыл про них. Достань, пожалуйста, тот набор, который я брал в поездку, а я покажу, как их расставить.
Упырь открыл футляр и, руководствуясь указаниями оптографа, закрепил световые кристаллы в держателях.
— А теперь, — сказал Сударый, — снимай меня.
Персефоний усмехнулся, оценив замысел, и приступил к работе. Непеняй Зазеркальевич взопрел в зимней одежде, но стойко выждал, пока не был сделан последний снимок.
— Отлично. Теперь проявляй их, а я пошел.
Он быстро вышел из ателье, ни к чему не прикасаясь, за исключением дверной ручки. Теперь он мог быть уверен в одном из двух: либо Ухокусай, притаившись где-нибудь на нем, попал в кадр, либо, если загадочный призрак раскусил хитрость, он в кадр не попал, но зато и присоединиться к Сударому у него теперь едва ли была возможность. Молодой оптограф больше надеялся на первое, для чего и говорил о важной встрече и новой идее.
Второй вариант выглядел не столь надежным — все-таки в исключительном проворстве Ухокусая сомневаться не приходилось. Что, если он спокойно покинул Сударого до первого снимка и вернулся, когда был сделан последний, скажем, банально отведя глаза или пользуясь какой-нибудь невидимостью? Думать об этом не хотелось, потому что тогда охота на призрака становилась совершенно безнадежным занятием.
Впрочем, оптосессия была всего лишь мерой предосторожности, главные надежды Непеняй Зазеркальевич, охваченный сегодня духом детективного авантюризма, возлагал на разговор с де Косье.
Для начала он направился в «Обливион». Как ни странно, сегодня там разговаривали очень мало, зато все внимательно читали. Привычно заказав «Вести Спросонья», Непеняй Зазеркальевич сразу обнаружил причину всеобщего интереса: на первой полосе была размещена статья, развенчивающая ранее отрицаемую газетой «свинтудоевскую панику». Оказывается, вчера вечером примерно в то время, когда к месту аварии скрепа прибыли ковролетчики-спасатели, полиция арестовала группу молодых разумных, которые смущали покой спросонского общества возмутительным занятием: используя различные хитрости, они кусали прохожих за уши, способствуя, таким образом, распространению самых нелепых слухов.
В череде «неслыханных выходок», с особенным возмущением указывала газета, принимали участие, кроме двух «несовершеннолетних оборванцев из семьи гоблинов-грузчиков», сын губернского судьи, студент, который минувшим летом стал причиной шумного скандала, ибо вернулся из столицы упырем, а также сын и племянник почтмейстера. Однако истинным вдохновителем компании юных хулиганов оказался призрак молодого ковролетчика, погибшего три года назад из-за страсти к лихачеству.
За исключением новообращенного упыря, никто из компании не был доселе замечен в чем-то особенно предосудительном. Дух ковролетчика, устроившийся инструктором в школе летунов, вообще прославился своими трезвыми взглядами и требовательностью в отношении правил воздушного движения. Один из «несовершеннолетних оборванцев» прилежно учился в вечерней школе. Племянник почтмейстера был помолвлен с благовоспитанной барышней и денно и нощно зарабатывал в дядиной конторе хорошую репутацию.
На вопрос, что свело их вместе и толкнуло на путь нарушения общественного порядка, задержанные ответили на разные лады примерно одно и то же: захотелось пошутить.
Наказание шутникам грозило строгое. Гоблинам ввиду невысокого социального положения надлежало провести год на общественных работах. Чиновничьи родственники рисковали попасть в солдаты. Предугадать наказание для призрака никто не брался, упоминали только, что до суда он просидит в бутылке, запечатанный, как джинн.
Кроме того, было уже известно, что судья и почтмейстер изъявили намерение подать в отставку.
Вторая полоса «Вестей» была отдана гневным отзывам видных горожан. Оставалось только гадать, как ухитрились журналисты собрать их мнения для утреннего выпуска…
— Здорово живешь, Непеняй! У тебя не занято? — раздался голос рядом.
К Сударому подошел давний знакомый его, Кроличков Прыгун Поскокович, друг детства, ныне служивший в управе градоправителя. Он глядел так, словно сиял внутренним светом и знал об этом. Усевшись на стул рядом, указал на газету и спросил:
— Читал? До конца?
Сударый заглянул в конец второй полосы и обнаружил, что цепочку авторитетных мнений замыкает именно Кроличков.
— Сам еще не пришел, — пояснил Прыгун Поскокович, — так я за него и высказался. Натурально каждое слово от его имени, но как сказал-то! Ты обратил внимание, как сказано?
На взгляд Сударого, сказано было посредственно. «Имея в виду добрую славу нашего города, а говоря шире — и нашей губернии, и всего необъятного отечества нашего, если уж совсем широко говорить… В наши дни, когда стараниями отцов города повсеместно внедряется, всемерно насаждается и неуклонно расширяется сеть образовательных, образовательно-оздоровительных и образовательно-досуговых, а говоря шире, вообще социально значимых…»
— Теперь вот по делам бегаю, — заказав себе кофе, сообщил Кроличков. — Но когда из управы убегал, уже говорили, что сам сомлел, когда прочитал. И как тебе?
Отвечать прямо не хотелось, чтобы не обижать разумного, и Сударый сделал вид, что понял вопрос иначе:
— Мне вообще вся эта история не слишком нравится. Шутники, спору нет, вели себя отвратительно, но как-то уж слишком большое возмущение они вызвали.
— Э, старик, ты на это не смотри. Никаких отставок, конечно, не будет, и в солдаты никого не забреют, просто как же не пошуметь по хорошему поводу? Сам знаешь, какое волнение поднялось, надо успокоить народ… хоть на время.
— Почему же только на время?
— А, ты, видать, не все знаешь? Ну слушай, скажу по секрету, — наклонился Кроличков к Сударому. — История-то совсем не кончилась.
Глаза у него блестели, он явно не намеревался продолжать, пока не услышит заинтересованный вопрос. Непеняй Зазеркальевич не стал разочаровывать друга детства и вопрос задал:
— Как так?
— Да ведь призрак Свинтудоева по-прежнему на свободе, — торжественно прошептал Кроличков.
— Ты думаешь, сплетни о нем правдивы? — удивился Сударый.
— Мне думать не надо, я и так знаю. Молодежь, конечно, повеселилась от души, но многие случаи объяснить их забавами никак нельзя, это уж достоверно известно.
— Но разве это указывает именно на Свинтудоева?
