Однако болван Сударый нипочем не желал замечать намеки! Едва ли слушая своего достойного конкурента, он спросил у девушки:
— Как он?
— Контузия, — ответила та и протянула коробку домовому: — Переплет, будь добр, подержи.
— Тьфу, гадость какая… — снова плюнул домовой, но явно не по поводу коробки или ее содержимого. — Я у себя положу пока, ладно?
— Хорошо, — кивнула девушка и добавила: — Прихвати, пожалуйста, аптечку.
Домовой растворился. Упырь помог полицейскому в штатском сковать чарами и наручниками волколака. Де Косье, якобы для того чтобы не мешать им, отошел и приблизился к Сударому.
— Такие ужасы — и все из-за какого-то Ухокусая, — понизив голос, предпринял он новую попытку достучаться до заторможенного сознания конкурента. — Трудно, конечно, вообразить, будто полиция способна всерьез воспринять такие инсинуации, но что, если хотя бы в рабочем порядке стражи закона будут вынуждены проверить информацию? Это приведет к большим сложностям…
— Не беспокойтесь на этот счет, мсье, — с возмутительным равнодушием отмахнулся Сударый. — Вереда, надень что-нибудь, холодно же.
По приемной гулял морозный ветер, однако разгоряченные схваткой обитатели сударовского дома как будто не замечали этого. Девушка по имени Вереда покачала головой:
— Все в порядке, Непеняй Зазеркальевич.
Материализовался домовой по имени Переплет и протянул ей аптечку. Достав подходящий амулет, Вереда шагнула к полицейскому:
— Позвольте, я заговорю вашу рану.
— Сначала нужно позаботиться об арестованных…
— Подождут! Повернитесь, — потребовала девушка.
А симпатичная. У этого молокососа, надо признать, неплохой вкус…
Раньше чем де Косье успел настроить себя на серьезный лад, перед ателье стремительно снизились два ковра-самолета. Послышались резкие слова команд, лежавшего перед домом подобрали и тут же увезли, а в приемной стало тесно от мундиров.
— Разрешите доложить, Пуляй Белосветович? — шагнул к высокому худощавому брюнету тот самый в штатском.
Де Косье, скромно отошедший в угол, впился взглядом в знаменитого сыщика. Почему он здесь? Неужели знает об Ухокусае? Ах, как неудачно… Впрочем, Сударый, конечно, болван, но ведь не станет же действовать во вред себе! Покуда предметный призрак свободно жил в его доме, он, можно поручиться, многих перекусал, и поди докажи, что не с позволения хозяина…
Нет-нет, Сударый об Ухокусае промолчит, а мудрый закордонец просто подождет в сторонке, пока страсти утихнут, и либо поможет наглому юнцу разделаться с предметным призраком, либо уничтожит его сам, и тогда, что бы ни рассказали арестованные, все можно будет объявить пустыми бреднями…
Копеечкин между тем выслушал короткий и ясный доклад своего помощника. Картина нападения складывалась прескверная: усатый колдун (и где только Молчунов отыскал такого матерого преступника?) в ходе операции использовал множество заклинаний — и среди них ни единого разрешенного в цивилизованном мире.
— Поливариативное «зеркало событий» с отрицательным субстантивным вектором? — переспросил Копеечкин. — Крупицын, ты уверен?
— Еще бы, Пуляй Белосветович! Простите за неуставное выражение, но я чуть кони не двинул, когда мой собственный образ выстрелил в меня в упор. По счастью, догадался уже, что имею дело с иллюзиями, а то бы так и помер от воображаемой пули.
— Славно, славно, — улыбнулся Копеечкин. — Значит, без всяких сомнений, перед нами сам господин Криводорожин, он же мистер Вронгвэй, он же герр Фальшфег, он же херра Вараалла-Тавалла и еще черт знает кто. Вот уж не думал встретить вас в этом уютном городке. Что ж, вместо одной победы получаем две. Задержанных на ковры — и в отделение! — Дождавшись, когда приказание будет исполнено, он задал новый вопрос: — Теперь главное: где Ухокусай?
У де Косье замерло сердце; правда, застучало вновь, когда названный Крупицыным ответил: «Не могу знать, ваше высокородие», но тут же опять приостановилось, потому что Сударый оказался не просто болваном, а сверхболваном: указал куда-то в угол рапирой и сказал:
— Вот он.
Все посмотрели в том направлении, но ничего заслуживающего внимания не обнаружили. Копеечкин даже вынул странного вида тяжеловесный лорнет. Де Косье сразу узнал толстые дымчатые стекла. Выходит, гениальный сыщик уже отлично знает, на кого охотится…
Однако даже чудо-лорнет не помог. Копеечкин, морщась, отодвинул его от лица и потер глаза, занывшие из-за резкого перехода от одного режима видения к другому.
— Нет, позвольте уж, Пуляй Белосветович, — вмешался вдруг один из спутников Копеечкина, выделявшийся среди приставов и разумных в штатском, поскольку был облачен в мундир городничего, — позвольте я сперва спрошу: Свинтудоев к вам не заглядывал, Непеняй Зазеркальевич?
— Разве он не в Храпове? — удивился Сударый.
— А вы думали, я для собственного удовольствия поездку предпринял? Пропал наш призрак вскоре после вашего визита, вот я и подумал, не к вам ли на огонек завернул? Нет? Ну, значит, надо мне к де Косье поспешить, определенно он там объявится.
У почтенного закордонца подкосились ноги. Конечно, призрак сумасшедшего, узнав, что «демон» вовсе не уничтожен, а может, и догадавшись, что шокирующий «ритуал» был совершенной бессмыслицей, захочет поквитаться с оптографом!
«Здесь я», — хотел сказать Кривьен, но голос его подвел.
— Даже не думайте идти в одиночку, — остановил городничего Копеечкин. — Вы же в курсе, у «Наилучшей оптографии» выставлено наблюдение, а Барберий Флиттович никак не может быть опаснее пьяной толпы, усиленной иллюзиями. Вернемся к Ухокусаю. Непеняй Зазеркальевич, я прав? — уточнил он имя молодого оптографа. — Вы утверждаете, что предметный призрак, именуемый Ухокусаем, находится здесь?
— Ну конечно! Я сейчас все объясню, — бойко заговорил Сударый, словно очнувшись. — Только пройдемте, пожалуй, в студию, а то здесь холодно. Переплет, будь добр, закрой ставни и затопи снова печь. Дверь навесить сможешь?
— Не беспокойтесь, Непеяй Зазеркальевич, — махнул рукой домовой, с тоской во взоре оглядывая учиненный разгром.
Сударый сунул рапиру под мышку и, подняв бутылку, направился в студию. Все последовали за ним, в том числе и де Косье — никто не возражал против его присутствия, а самому почтенному закордонцу вдруг резко расхотелось возвращаться домой. По крайней мере, в одиночестве.
В студии тоже было прохладно, но хотя бы ветер не гулял. Персефоний предложил всем стулья. Сударый положил рапиру с бутылью на столик и заговорил, оставаясь на ногах:
— Позвольте сначала выразить благодарность и радость от знакомства с вами, Пуляй Белосветович. Это просто замечательно, что вы оказались здесь и так вовремя. Но прежде чем я расскажу все в подробностях, поймите главное: никакого Ухокусая больше не существует. Есть тот, кого зовут Сен-но-Тсуки — это сокращенное имя, означает «Тысяча лун». И с Ухокусаем его ничто не роднит…
