– Нет, Леонидыч, ну так тоже нельзя, – слегка куражась,
возразил Володя. – Что значит «забудьте»? Я за эти годы Чечню вдоль и поперек
изъездил, у меня там полно товарищей среди о-очень уважаемых людей…
– Владимир Евгеньевич, нас не интересует реальность, –
терпеливо разъяснил подполковник. – Если вы расскажете людям, чем занимались в
действительности, вы не то что в Думу не попадете, вы на Колыму поедете. Но
использовать ваш чеченский опыт в избирательной кампании мы обязаны.
Они подошли к машине, и Каверин уселся на заднее сиденье
лимузина. Он то рассеянно смотрел на говорящего Введенского, то опускал глаза в
текст своей новой биографии. При этом было совершенно непонятно – слушает ли он
вообще то, что ему говорят. Игоря Леонидовича такая его манера прямо-таки
бесила, но он, стоя перед сидящим Володей, невозмутимо продолжал:
– Моя задача – провести вас в Думу. Ваша задача – помочь мне
в этом. У вас крайне опасный конкурент. Давайте доверять друг другу и
действовать согласованно. Завтра вы познакомитесь со своим – ужасное слово –
имиджмейкером. Это крупный специалист и наш человек. Слушайтесь его во всем.
Договорились?
Введенский умолк. Каверин в очередной раз поднял голову и
взглянул на подполковника. Его каменное лицо не выражало ровным счетом ничего –
ни раздумий, ни гнева, ни одобрения. Он лениво разлепил губы и сказал:
– А давай Белову язык отрежем, зажарим и съедим.
Он произнес эту фразу без всякой интонации – ровно, как
робот.
От этих слов у невозмутимого Введенского пробежал по спине
холодок. «Это что – шутка такая?..» – растерянно подумал он.
А Каверин, кашлянув, вновь, как ни в чем не бывало,
углубился в изучение текста.
Глава 20
В воскресенье днем друзья, как обычно, встретились в палате
у Фила. Так повелось давно – с первых дней пребывания его в больнице. Поначалу,
собираясь у постели Фила, Белов, Космос и Пчела каждый раз ждали хоть
каких-нибудь улучшений, но неделя проходила за неделей, а в состоянии их друга
ровным счетом ничего не менялось.
Со временем визиты в больницу превратились в традицию, в
некий обряд верности многолетней дружбе. Частенько случалось и так, что во
время этих встреч обсуждались разные текущие дела, принимались важные решения,
намечались новые планы. Это устраивало всех – получалось вроде того, что и Фил
каким-то образом продолжает участвовать в делах Бригады.
Вот и в это воскресенье, едва войдя в палату, Белый уселся в
кресло и взялся просматривать стопку свежих газет. Развернув первую же, он
сразу наткнулся на большое, чуть ли не в четверть полосы, фото Каверина. Его
соперник, израненный и изможденный, с непоколебимо-мужественным лицом стоял в
глубокой яме под автоматами боевиков.
Белов изумленно-насмешливо протянул:
– Ну е-мое!.. «Из чеченского плена – в думское кресло», –
хохотнув, прочитал он название статьи и развел руками. – Какой плен, на хрен?!
Тоже мне, жертва войны…
Пчела, расставляя на столике бокалы, мельком взглянул через
его плечо и фыркнул возмущенно:
– Гонит, блин, как Троцкий…
Он достал из холодильника бутылку шампанского и, занявшись
пробкой, продолжил:
– Я Ваху попросил – он все про него выяснил. После той
мясорубки на станции его люди Тари-эла пригрели, так он, сука, тут же к трубе
присосался. Потом завязался с турками, получал подряды строительные на
восстановление. Короче, хапнул по полной программе!..
Белов процедил сквозь зубы:
– Живучий, черт!..
– Да слить его, падлу, втемную – и все дела, – решительно
предложил Пчела.
– Нельзя, – покачал головой Белый. – У него покрышка
федеральная.
– Да ты что!.. – Пчела, разливая шампанское по бокалам,
изумленно замер и озадаченно спросил: – А как же ты тогда собрался у него
выборы выигрывать?
Саша пожал плечами:
– Молча.
В палату вошел Космос. В руках у него был букет белых роз и
кувшин с водой. Он опустил кувшин на тумбочку у кровати Фила, поставил цветы в
воду, аккуратно и бережно их расправил.
– И давно он под федералами? – спросил Сашу Пчела.
– Года три как минимум…
– Эй, ну ладно вам… – обернулся к ним Космос. – Хватит о
делах, а? Мы к Филу приехали или как?
– Кос, не грузи… – буркнул Пчела, рассматривая газету.
Хмуро взглянув в его сторону, Космос осторожно присел на
краешек кровати, склонился к Филу и прислушался. Глядя на него, друзья взяли
бокалы и тоже подошли к постели. Все трое молчали.
Перед ними лежал их друг – неподвижный, мертвенно-бледный, с
исхудавшими, ввалившимися щеками. Половину его лица скрывала маска аппарата
искусственного дыхания, по экрану осциллографа бежали ровные цепочки импульсов
системы жизнеобеспечения. Все как обычно, как всегда…
– Что он там видит? – вдруг тихо и задумчиво произнес
Космос. – Он же сейчас по ту сторону жизни… Там, наверно, темно, страшно, вы
только прикиньте…
Вздохнув, Саша поднял бокал с шампанским.
– Давайте, братья, за Валерку. Чтобы он выкарабкался.
Ребята тоже подняли свои бокалы.
– И за твою победу, Сань, – добавил Пчела.
– Нет, – возразил Космос. Он встал и, чуть замявшись,
предложил: – Давайте за то, чтоб мы все вместе держались.
– Правильно, – почти синхронно кивнули Пчела с Беловым.
Они сдвинули бокалы. Но выпить друзья не успели – у
изголовья постели Фила раздался тонкий и пронзительный писк. Его издавала
медицинская аппаратура, а ровные цепочки импульсов на мониторе сменились
беспорядочными всплесками.
– Так, это что такое? – насторожился Саша.
– Не понял… – озадаченно пробормотал Космос. – Что за
ерунда?
Взгляды всех троих были прикованы к свистопляске приборов, и
никто поэтому не обратил внимания, как едва заметно дрогнули веки Фила.
Хлопнула дверь – в палату вошла обеспокоенная медсестра.
– Ребята, ну что за кабак вы тут устроили?! – с ходу
возмутилась она.
– Эй, мадам, это что за дела? – кинулся к ней Пчела.
