Снимок и вправду был хорош, вот только слишком уж маленькой
была фотография. Белов, поняв сомнения отца, пояснил:
– Я увеличу, нормально будет.
Юрий Ростиславович долго держал права в руках, неторопливо
рассматривая фото сына. Потом закрыл права и вернул их Саше.
– Давай эту, – наконец согласился он. – Пусть только сделают
хорошо.
Кивнув, Саша взял права, спрятал их в бумажник и снова
опустился на диван рядом с осунувшимся Холмогоровым. Они помолчали.
– Чаю еще хочешь? – вздохнув своим горестным мыслям, спросил
Юрий Ростиславович.
– Нет, спасибо.
Член-корреспондент снял очки и устало потер глаза. Потом,
еще раз вздохнув, он тяжело поднялся и отошел к темному окну.
– Саш, у меня к тебе одна просьба будет, – глядя сверху на
вечерний город, негромко произнес Юрий Ростиславович.
– Говорите.
Холмогоров медленно повернулся к Саше. В его измученных
горем глазах застыли обреченность, отчаянье и страх. Руки, мелко подрагивая,
нервно теребили очки.
– Не убивай никого, – попросил он.
Белов тут же вскинул голову, готовый ответить, но в
последний момент сдержался, промолчал.
– У меня сына отняли, но я тебе говорю – не убивай!.. – с
болью продолжал Юрий Ростиславович. – Ты в церковь ходишь?
– Не помню уже, когда в последний раз был… – хмуро признался
Белов.
– Сходи, – строго сдвинув брови, сказал Холмогоров. – Пойми,
вы же сами во всем виноваты. И Космос, и Витя… Вы обезумели все, кровью
умылись. Слава богу, что ты жив остался. Так не гневи бога, не бери ты больше
греха на душу! Слышишь?
– Слышу, – буркнул насупленный Белов.
– Пожалуйста, послушай меня, Саша, – проникновенно просил
его отец друга. – Ты ведь – как сын мне…
– Юрий Ростиславович, – вдруг решительно остановил его
Белов, – мне нечего вам ответить.
Холмогоров поднял на него больные от горя глаза. Смотреть в
них было невыносимо. Саша поднялся.
– Я не хочу вас обманывать, – упрямо повторил он. –
Извините…
И он, понурясь, направился к выходу. У Белова в этот
невыносимо тяжелый и словно бесконечный день было еще одно дело, которое он
отложил на самый поздний вечер.
Глава 44
Отмечать успех операции по устранению окружения своего врага
Каверин начал еще днем, после того, как надежно запрятал Карельского и
убедился, что все вокруг более или менее спокойно. Он выпроводил из дома жену и
стал методично напиваться в компании неразлучного с ним в последнее время
Артура Лапшина.
Поначалу собутыльники чувствовали себя не в своей тарелке.
От Белова можно было ждать всего, чего угодно, и обоим было страшновато. Особенно
боялся Артур. Он то и дело вытирал о брюки потеющие ладони, прислушивался к
каждому шороху и пил, не пьянея. Разговор, в основном, крутился вокруг ночных
событий. Артур не понимал, почему уничтожив всех друзей их главного врага,
Каверин не тронул самого Белова.
– Ну скажи, Володь, для чего надо было так все усложнять? –
допытывался он.
– А?.. – рассеянно переспросил Каверин, разливая по стаканам
виски.
– Я говорю, я бы завалил Белова сразу – и все! Зачем
подставляться-то?..
Каверин не ответил. Со стаканом в руке он прошелся по
гостиной и остановился напротив своего конного портрета.
– Что молчишь? Зачем все эти сложности? – снова повторил
свой вопрос Артур.
– Ты на Канарах был? – вдруг спросил, обернувшись, Каверин.
– Причем здесь Канары? – опешил Лапшин.
– Был, я спрашиваю?
– Да сто раз! – хмыкнул Артур. – Я когда свалил отсюда,
полмира объехал.
– Про гуанчей слышал?
– Про кого?! – вытаращил глаза Лапшин. Каверин с некоторым
пренебрежением усмехнулся.
– Про гуанчей, олух. Это были такие пацаны местные, типа
индейцев, потом их испанцы пригнобили – нам экскурсовод рассказывал. Ну,
короче, суть в том, что у них был один мудрый закон. Человек, допустим, соседа
мочканул, так гу-анчи что делали? Они не убийцу наказывали… – Каверин выдал
театральную паузу и, важно подняв указательный палец, продолжил: – Они в ответ
его сына казнили. Или брата. Понимаешь?.. Преступника приговорить – это туфта.
А вот сделать так, чтоб он помучился, чтоб ему от горя и тоски самому жить не
захотелось – совсем другое дело!
Артур выдавил кислую улыбку:
– Так-то оно так… Только мне одно не нравится. Белов-то не
этот… – как его? – Не гуанч. Жахнет по нам из базуки – и сливай масло!
– Не бойся, Артурка, – Каверин, надменно осклабившись,
взлохматил приятелю волосы. – Не успеет. У меня все схвачено – Саша Белый не
жилец уже. Так что за его здоровье мы пить не будем, – усмехнулся он, снова
берясь за бутылку.
К вечеру пьянка в квартире Каверина достигла апогея. Виски,
водка и коньяк заглушили страх в их душах. Теперь каждый выпуск теленовостей с
сообщением о ночной резне в избирательном штабе Белова перепившиеся приятели
встречали очередной порцией скабрезных шуточек и вспышек хмельного куража.
Когда на телеэкране снова появились кадры с места убийства,
у подъезда Каверинского дома остановились два джипа. Из одного из них вылезли
мрачный как туча Белов и озабоченно поглядывавший по сторонам Шмидт. Затея Саши
ему категорически не нравилась, но спорить с ним он не решался.
– У него дети есть? – спросил Белов, стягивая с плеч пальто
и раскладывая его на капоте машины.
– Нет.
– Которые окна?
– Пятый этаж, слева от подъезда, – нехотя ответил Шмидт.
– Давай… – протянул руку Саша, не отрывая глаз от горящих
окон на пятом этаже.
Вздохнув, Шмидт вытащил из машины пулемет Калашникова, подал
его Белову. Тот установил РПК на капоте джипа, передернул затвор и прильнул к
прицелу…
