Не зная, куда деть руки с увесистой табакеркой, Пчела,
наконец нашел развлечение. Нажав на кнопку, он выстрелил членом с глазами и
показал его тоскливой полной мулатке в бикини, сидевшей за стеклом секс-шопа в
красном бархатном кресле. Мулатка даже глазом не повела, будто Пчела для нее не
существовал, а был фантомом. Пчелу это только раззадорило. И он продолжил свои
обезьяньи пляски перед следующим отсеком. Там наконец-то обнаружилось что-то
вполне товарное. Две невероятно красивые девки обнимались, зазывно поводя
язычками по ярким губам.
– А ты говорил! Зима, я к ним загляну? На полчасика?
– Окстись, Витя. Посмотри повнимательней.
– А что?
– Это не девушки, Витя.
– А кто?
– Кони в пальто, – заржал Зимчук. – Трансвеститы.
– Кто-кто? – Пчела чуть не выронил табуретку.
– Пидоры по нашему, по-русски.
– Твое-мое! Вот бы влип. Спасибо, брат, удержал. А это что
за хрень?
– Секс-музеум это, Витя.
– Нет, вот эта баба на велосипеде. – Пчела показал пальцем
на следующую витрину.
Большая, в человеческий рост кукла в короткой и пышной
розовой юбке старательно крутила педали укрепленного на возвышении старинного
велосипеда, то поднимаясь на седле, то вновь опускаясь. Именно в седле-то и
заключалась соль композиции. Там, в те краткие моменты, когда всадница
приподнималась, был виден огромный фаллос, на который без устали все садилась и
садилась механическая кукла. Со счастливой улыбкой идиотки на фарфоровом
личике.
Пчела пристроился позади велосипедистки и в такт ее
движениям повилял бедрами. Ему даже поаплодировали зрители. Хотя и не слишком
громко.
В общем, настоящий секс у них сегодня явно не
вытанцовывался. Оставалось вернуться к магистральному пути – благо, баров у них
тут и вправду было немерено.
А поутру они проснулись… То есть, Зимчук-то проснулся у
себя, в объятиях длинноволосой Мириам. А вот Витя Пчелкин…
– Е-мое! Ты кто? – изумленно разглядывая абсолютно черное
девичье тело, спросил Пчела.
Тело зашевелилось. У тела обнаружилось довольно симпатичное,
хотя и с сильно приплюснутым носиком, личико.
– О, май лав! – протянула девица к нему руки.
– Лав-лав, откуда ты взялась? – отодвинулся Пчела. – Ни
хрена не помню! – Стукнул он себя кулаком по лбу. Голова загудела в ответ. –
Ладно, давай сваливай! – И он сделал вполне определенный жест в сторону двери.
Девица мгновенно изменилась в лице:
– Мани-мани, май рашн френд.
– Сколько я тебе там обещал? – Пчела нашарил на полу свои
джинсы и выудил бумажник.
– Ту хандрид.
– Ни хрена себе, попользовался! Ван хандрид и энаф!
– Ту хандрид, – покачала головой негритянка, ловко одеваясь.
Пчела протянул ей две купюры. Розовую и синюю. Итого сто
пятьдесят гульденов.
– О… – начала было негритянка, но, увидев помрачневшую
физиономию Пчелы, быстро заткнулась. Тем более, что она-то наверняка помнила,
что договаривались они на сотню.
Лишь только дверь закрылась за экзотической ночной бабочкой,
как звякнул дверной звонок. Так и не успевшему похмелиться Пчеле пришлось
спускаться вниз.
Широко улыбающийся и опять же черный посыльный вежливо
протянул ему два пакета. Пчела автоматически принял их и кивнул. Но негр
чего-то ждал. Ясно чего.
– Иди, иди. Сестра твоя уже получила, – буркнул Пчела. Что
он им, миллионер, что ли?
Поднявшись наверх, он машинально заглянул в пакеты. Подарки
пацанам были завернуты в хорошую папиросную бумагу. И шуршали, будто жили
какой-то своей таинственной жизнью. Интимной, не иначе.
Глава 11
Стрелку забили в парке 50-летия Октября, возле метро
«Проспект Вернадского». Хотя Введенский считал это обыкновенной оперативной
встречей.
Они подкатили одновременно. Саша в темно-синем БМВ. Игорь же
Леонидович – скромненько, на бордовой «девятке».
К центру парка они пошли каждый своей тропой. Когда
встретились на аллейке, тянувшейся меж чахлыми липами, Игорь Леонидович
улыбался. Белов, напротив, был мрачен. Он лишь едва заметным кивком головы
ответил на приветствие Введенского.
– Что такая мрачность во взоре? – поинтересовался
Введенский, присаживаясь на скамейку.
Подобрав полы черного кожаного плаща, Саша тоже присел в
некотором отдалении от своего куратора. Достав из внутреннего кармана пачку
фотографий, протянул их Введенскому:
– А вы сами полюбуйтесь. Эти пацаны и на вашей совести,
между прочим.
Введенский ничего не ответил, лишь внимательно перетасовал
фотографии. И, лишь вернув их Белову, как нечто, вовсе его не интересовавшее,
он сказал:
– Александр Николаевич! Давайте не будем включать эмоции. Вы
сами отправили своих уральских коллег, – слово «коллеги» он произнес с
нескрываемой иронией, – почти на верную смерть. Вы просто очень плохо,
непростительно плохо подготовили операцию.
– А вы, такой умный, за этим что, наблюдали?
– С интересом.
Саша напрягся:
– Тогда какого хрена вы вообще нужны?
– Знаете, Александр Николаевич, пока еще не вам решать, кому
мы нужны и кому не нужны…
– Типа ваша хата скраю, а деньги пополам?
– Ну, зачем же так грубо, Александр Николаевич? Я вам
напоминаю, но в последний раз. Вы еще по земле ходите только благодаря нашему
вниманию и заботе.
– А вот за это вам низкий поклон! – Саша даже приподнялся со
скамейки, чтобы ернически поклониться Введенскому: в ножки благодетелю.
– Так, Александр Николаевич, – в голосе Введенского
прорезались настоящие, чекистские, металлические нотки, – если вы решили
паясничать, то давайте разговор наш перенесем на другое время. Если же мы
встретились по делу, то давайте конструктивно.
– Ладно, проехали. – Саша поправил шарф и сел на скамейку
рядом с Введенским. – Скажите, что там, наверху? Как все пойдет дальше?
