Именно Фатос со своим знанием России и некоторыми связями
мог погасить в зародыше готовую разразиться большую войну. С русскими у него
получилось договориться. На самых взаимовыгодных условиях. И так, худо-бедно,
по лезвию удавалось выруливать. Кто же теперь замутил воду?
Фатос смотрел на белую пенную дорожку, которую оставляла за
собой быстроходная яхта и не находил ответа. Идиот Куделя, похоже, попался на
чью-то удочку. Но сметный приговор он себе, тем не менее, подписал. Фатос не
желал его больше видеть, разве что мертвым, в гробу. Русские любят дорогие
гробы и пышные похороны. На похороны Кудели он пошлет роскошную корзину цветов
из своего тосканского сада. С трогательной надписью: «Незабвенному другу».
«Мехруса» вышла вчерашним днем в три часа пополудни из
Палермо и взяла курс на Триполи. В ливийской столице господину Фатосу
предстояло обновить и пролонгировать несколько оружейных контрактов. Благодаря
официальному запрещению поставок вооружения в эту страну, этот бизнес приносил
стабильно высокий доход.
К тому же их семью связывали давние дружеские отношения с
лидером ливийской революции Каддафи. Можно даже сказать, что Фатос и Каддафи
дружили семьями. Именно по этой причине Фатос и захватил с собой в деловую
поездку детей и родственников. Ему нравилось отдыхать на лучших в
Средиземноморье пляжах северного побережья Ливии.
Море было абсолютно безмятежным. «Мехруса» с крейсерской
скоростью сорок миль в час шла к африканским берегам. Жирные лощеные чайки
летали вокруг яхты, то и дело опускаясь на воду.
– Папа! Смотри, смотри, птицы! – толстушка Лейла так и
норовила вывалиться за борт. Няня не отходила на нее ни на шаг.
– Значит, здесь есть рыба, – ответил ей отец.
Вскоре его слова подтвердились самым непосредственным
образом читаешь. Прямо по курсу показался рыболовецкий сейнер. В бинокль было
видно, как с его кормы сползали в море тяжелые сети.
Яхта Фатоса и сейнер под сенегальским флагом сближались. Уже
невооруженным глазом можно было различить суетящихся на палубе сейнера рыбаков.
Фатос с Лейлой на руках стоял у борта и показывал дочери на
чаек, которые уже целой тучей кружились за кормой сейнера.
И в этот момент из-за корпуса сейнера выскочил длинный
быстроходный глиссер. Он на огромной скорости помчался прямо к «Мехрусе». В
полутора кабельтовых от яхты глиссер заложил крутой вираж.
Лейла восторженно вскрикнула, так это было красиво. А Фатос,
сжав девочку в охапку, бросился ничком на палубу. И вовремя. Со стороны
глиссера раздалось сразу несколько автоматных очередей.
Охрана Фатоса среагировала молниеносно. Но было поздно.
Ракета, выпущенная из переносной зенитной установки, уже
пробила белоснежный борт «Мехрусы» и тут же взорвалась внутри корпуса.
Огненно-черная вспышка разворотила палубу, вскрыв ее, словно консервную банку.
Корпус разломился надвое. Взметнувшаяся воронкой вода через минуту поглотила
останки некогда роскошной яхты.
Спастись не удалось никому. На это не было оставлено просто
ни единого шанса.
Испуганные чайки, пометавшись, закружили вокруг пенящегося
на воде шипящего круга. Здесь их ждала роскошная добыча.
Сейнер, подобрав сети и взяв глиссер на буксир, с
неожиданной для судна такого класса скоростью резво уходил с места
происшествия.
Глава 28
Русскому бизнесу в Европе практически перекрыли кислород.
Многим очень и очень авторитетным людям отказывали в визе безо всякого
объяснения причин. Кретин Куделя натворил таких дел, что теперь их надо было
только расхлебывать и расхлебывать, умываясь кровью. Хрен бы с ним, с Куделей,
и с тем, что все его казино были поставлены вне закона. Их залы уже вторую
неделю были абсолютно пусты – уже на подходе потенциальных посетителей
встречали полицейские и объясняли, что туда ходить не надо. Если, конечно,
дорога собственная задница.
Самое главное, что вновь было взбудоражено общественное
мнение. Уже всем надоевший лозунг «Русские идут!» сменился пафосным «Русские
пришли!» или даже «Русские дошли!». Ясное дело, многие статьи и телерепортажи
были проплачены заинтересованными людьми. Но от этого было не легче.
Каждое утро в рабочий кабинет Кирпича являлся его референт и
переводчик Олег с кипой газет и журналов. И почти в каждом издании так или
иначе перемывались косточки знаменитого наркобарона Фатоса, жертвы нашумевшего
убийства. Склонная к странным проявлениям политкорректности европейская публика
в данном случае имела все основания возмущаться тем, с каким нечеловеческим
цинизмом это убийство было организовано.
Обычно крупных мафиозо взрывали, расстреливали, травили,
топили в одиночестве или в компании с ближайшими сподвижниками. Но чтобы
убивать их вместе с детьми и женами – такого не водилось уже давно. «Какое-то
средневековье!», – возмущалась пресса.
Опосредованно по всем направлениям велись нападки вообще на
русских. Интернациональное бандитское братство решило по максимуму использовать
ситуацию, чтобы потеснить русских по всем направлениям.
Журнал «Эспрессо» буквально полномера посвятил взрыву в
Средиземном море. А на обложку вынес фото Фатоса в окружении пятерых детей, из
которых четверо погибли вместе с ним.
Кирпич, время от времени поправляя пальцем сползающие с
переносицы очки в тонкой золотой оправе, листал страницы, которые практически
не требовали перевода, потому как состояли почти из одних фотографий. Если бы
не знать, что речь идет о крупнейшем в Европе наркодельце, можно было бы
подумать, что главный материал выпуска посвящен демографическим проблемам,
которые герой-любовник Фатос в единственном числе решал наилучшим образом.
Особенно много снимков было четырехлетней младшей дочери.
– Разрешите, Петр Семенович? – появился на пороге кудрявый,
как пудель, Олег.
– Входи, – кивнул Кирпич, разглядывая в «Эспрессо» снимок
платьица Лейлы, которое она носила в полтора года. По злой иронии судьбы это
давнее платьице девочки было украшено матросским воротником и вышитыми якорями.
– Свежая пресса, Петр Семенович.
– Положи, – кивнул Кирпич на край стола. – Что-то новое?
– Все одно и то же. Бьют на жалость к детям, женщинам и
рыбам.
– А рыба-то здесь причем? – не понял Кирпич.
– Зеленые возмущаются – много рыбы поглушили. Да якобы
какие-то редкие породы попались.
– Хорошо, иди. Хотя нет, постой. Присядь пока, а я подумаю.
