По ящику давали сериал. Изо дня в день богатые плакали и
никак не могли остановиться. Оля смотрела на их страдания краем глаза, почти с
самого начала фильма запутавшись в бесконечных персонажах, говорящих одно и то
же и к тому же одинаковыми фальшивыми голосами. Каждую мелочь они обсуждали до
головокружения. Оля сидела с ногами на диване, читая «Трех мушкетеров». С тех
пор, как Саша уехал, книги более серьезные были ей не по силам. Три мушкетера и
тысячесерийный фильмец как фон – то, что надо женщине, чтобы не дергаться.
– Вы положили эту бумагу в сейф? – бубонил телевизор и сам
себе отвечал.
– Да, я положил эту бумагу в сейф, – но содержательный
диалог этим только начинался.
– А вы уверены, что положили эту бумагу в сейф?
– Конечно, я уверен, что положил эту бумагу в сейф.
– Я сама видела, как он положил эту бумагу в сейф.
– Вы не видели, кто-нибудь положил эту бумагу в сейф? – на
экране появлялся очередной персонаж, и диалог начинался по-новой:
– Я сам положил эту бумагу в сейф.
– Он утверждает, что положил эту бумагу в сейф.
– А я видела, как он положил эту бумагу в сейф.
Разговор шел на свежий виток, с трагической уже ноткой,
давая очередную возможность высказаться всем присутствующим:
– Так почему же этой бумаги в сейфе нет?!
Этого Оля так и не узнала – раздался длинный непрерывный
звонок.
– Сашка! – она вскочила, бросилась к двери. «Три мушкетера»
упали на пол, но, кажется, не обиделись. А уж «богатым» и вовсе было ни до кого
– они оставались вполне самодостаточными.
Сияющий Саша стоял на пороге и все давил и давил на кнопку
звонка. Прямо пожарная тревога!
– Сашка! Ты! – она обхватила его за шею, мелкими поцелуями
покрывая такое родное улыбающееся лицо. Он подхватил ее на руки, оторвавшись,
наконец, от звонка, внес в прихожую.
– Олька! Соскучился дико! – смеялся он, пытаясь поймать ее
губы.
Хлопнул дверью и поцеловал. Сладко-сладко, долго-долго.
– Саш, ты ж голодный, – уже отбивалась она.
– Уж-жасно, – подтвердил он и сделал вид, что хочет съесть
свою любимую вкусную женушку.
– А чемодан? – вдруг вспомнила она.
Саша хлопнул себя ладонью по лбу:
– Блин, он там! – Чемодан терпеливо ждал за дверью.
Ужинали при свечах. Оле почему-то казалось, что Саша страшно
голоден, она все подкладывала и подкладывала ему кусочки жареной свинины. Сама
не ела, сидела напротив мужа и все никак не могла наглядеться.
– Оль, все! – Саша решительно отодвинул тарелку. – Больше не
могу, честное слово. Только чай и…
– Что и? – игриво спросила Оля.
– Оль, – серьезно сказал он, не принимая игривого тона, –
помнишь наш разговор в китайском ресторане?
– Помню, конечно. Я все наши разговоры помню, – она
испытующе, исподлобья посмотрела на мужа.
– Ты тогда говорила о…
– О ребенке? – Оля стала серьезной.
– Именно. Так вот, думаю, что сейчас настал тот момент, –
торжественно продолжал Саша, – когда мы можем вернуться к этому разговору.
– И?
– И приступить немедленно к реализации данной программы!
– А чай? – растерянно спросила Оля.
Саша медленно встал. Оля, как сомнамбула, поднялась тоже,
потянулась навстречу. И уже ничего в мире не существовало. Исчезло, сгинуло,
испарилось. Остались только он и она. И остывший чай в фарфоровых чашках.
Глава 34
Март девяносто третьего выдался в Москве премерзейший.
Природа, похоже, сходила с ума. В начале месяца все вдруг принялось таять так
стремительно, будто готовился великий потоп. Зато потом вдруг резко похолодало,
и дороги заодно с тротуарами превратились в сплошной ледяной каток. Особенно
гадким был ветер, пронзительный и колючий. Ледяные надолбы посыпали какой-то
въедливой дрянью, отчего лед превращался в крошащуюся коросту, а жижа от
подтаявшего льда портила обувь на раз, хоть отечественную, хоть фирменную.
Зато в офисе на Цветном бульваре царило, казалось, вечное
лето. Когда-то сдуру затеянное Фарой озеленение приемной получило свое бурное
развитие. Фил как-то в шутку посоветовал Людочке развести здесь зимний сад. Она
же его слова восприняла как руководство к действию. Теперь в планировании
расходов на хозяйственные нужды озеленение офиса значилось отдельной строкой.
Цветочная лихорадка заразила и Пчелу. Из Амстердама он исправно возил
приобретенные на знаменитом Цветочном рынке редкие породы кактусов. Он особенно
гордился тем, что делал это исключительно контрабандным путем, ибо через наши
границы частным лицам провозить плоды, цветы и семена было почему-то строжайше
запрещено.
Гордостью Людочки была огромная пальма в кадке, прикупленная
по случаю в Ботаническом саду. Космос безжалостно прицепил булавками к ее
листьям уйму красных бусинок, отчего пальма в обиходе приобрела гордое название
«развесистой клюквы».
Но главное было другое. Деньги текли буквально рекой.
Хорошенькой такой зеленой рекой. Иногда их скапливалось так много, что они едва
помещались в сейфе Белого, хотя сейф этот был с высотой человека, а в ширину
как целых четверо.
Часть денег, полученных от европейских партнерам, по
нескольким схемам удалось перекинуть в оффшоры. Наличку Пчела частично
вкладывал в разные предприятия в сфере сервиса в Амстердаме, Вене и даже в
Лиссабоне. Это позволяло потихоньку переводить их на легальные счета в
европейских банках.
Однако некоторые партнеры предпочитали расплачиваться
наличкой прямо в Москве. Ясное дело, Россия же все больше становилась страной
вечнозеленых долларов. Таким образом возникла по-своему уникальная проблема:
что делать с этими грудами купюр. Слова Саши о кошельке-чемодане оказались
пророческими. Хотя отчасти и аллегорическими – реально деньги приносили в
больших кожаных кейсах.
