Лишь у Центрального вокзала он сообразил чуть сбавить темп:
ведь у законопослушных голландцев скорость в населенных пунктах строго
ограничена пятьюдесятью километрами в час.
Глава 6
Нет, этот берет никуда не годится! Оля сердито зашвырнула ни
в чем не повинную белую беретку обратно на вешалку и дунула на прядь волос, так
и норовившую влезть прямо в глаза. Ну их вообще, эта шапки, дождя нет – значит,
можно пройтись и «без головы», как говорит бабуля. Так, главное: определить
цель похода. Хлеб черный, хлеб белый, икра заморская, баклажанная…
Оля засмеялась, вспоминая любимый фильм. Только вчера
пересмотрела «Ивана Васильевича» по видаку. Чуть ли не в сотый раз. Уж больно
здорово сделано: «Я требую продолжения банкета!»
Честно говоря, дневные походы в соседний магазин были чуть
ли не единственным ее развлечением. Ну и, конечно, кино. На дому, естественно.
Не одной же ходить в кинотеатр. А у Сашки времени нет. Что-то он совсем
замученный стал. Но все равно – надо куда-нибудь выбираться. А то так можно
мхом обрасти. Или мохом? Или все же правильно – мхом?
Под эти глубокие мысли она спустилась на лифте во двор.
Погода стояла отменная. Позднее-позднее бабье лето. Дрожащий от прохлады воздух
и жадные лучики солнца, не желающего уступать позиций. Оля откинула волосы
назад и решительно двинулась в сторону сквера. Магазин подождет, сначала надо
пройтись. Проветриться.
Несмотря на будний день, в сквере было полно народу. А
животных-то, животных! Щенок-доберман на тонких дрожащих ножках мчался не
разбирая дороги. Прямо не пес – жеребенок. Без хвоста. Куда это он?
– Ты ко мне, маленький? – Оля радостно погладила щенячий
нос. Доберманчик ласково лизнул ей руку. И тут же умчался дальше – то ли за
желтым листком, то ли за новыми жизненными впечатлениями.
Два мальчугана лет пяти-шести выгуливали белого хомяка. Они
то отпускали его, то накрывали ладонями так, что оставалось только удивляться,
как это хомяк еще жив. Но стоило его выпустить вновь на землю, как белый
увалень ловко мчался куда-то вдаль, не разбирая дороги. Лишь бы подальше от
своих малолетних хозяев.
Девочка, совсем крошечная, едва научившаяся ходить,
старательно выискивала какие-то листки и корешки для своей смирной черепахи,
которая иногда лишь выглядывала из клетчатого своего домика. В общем, все
вокруг заботились о ком-то, кто меньше и слабее. Некоторые, например, мальчики
с хомячком, заботились очень даже своеобразно. Но все же, все же… Была в этом
такая гармония, что Оля даже вздохнула. Что там у нее? Хлеба белого, хлеба
черного…
Загребая туфлями сухие листья, остро пахнущие какими-то
запахами из детства, Оля шла вдоль скамеек, глубоко в карманы засунув руки.
– Сурикова! – окликнул ее знакомый голос.
Она оглянулась и не сразу увидела встающую с лавочки
однокурсницу, рыжую Аньку Вьюгину.
– Вьюгина! – радостно закричала Оля, сразу забыв о всех свои
печальных мыслях. – О! Твой пирожок? – изумленно спросила она, склоняясь над
оранжевой коляской, где сопело что-то живое, но совсем малюсенькое.
– Мой! – горда ответила Вьюгина, поправляя кружева надо лбом
существа. И уточнила. – Моя. Дочка. Полтора месяца уже. Только я не Вьюгина, а
Иванова.
– Иванова? – Олю удивило не то, что Анька вышла замуж, а что
сменила свою, такую вполне артистическую фамилию на простую, слишком простую. –
Ты что, музыку совсем…
Оля сделала жест рукой, как бы отбрасывая что-то лишнее,
ненужное.
– На время, Сурикова, на время, – хохотнула жизнерадостная
Вьюгина. – Вскормлю детку, и снова в бой! Под гордым именем Вьюгина-Иванова!
Они радостно рассмеялись. И вдруг коляска затряслась –
заходила ходуном. Оттуда раздался оглушительные рев. Голос у
Вьюгиной-Ивановой-младшей оказался не только громким, но и редким.
– Меццо-сопрано, – определила Оля.
– А то! Фирма! – гордо ответила Анька, вынимая кружевной
кулечек из коляски. Малышка мгновенно замолчала, всматриваясь в лица подруг. И
вдруг улыбнулась. Да так беззубо-ослепительно, что Оля чуть не разревелась от
умиления.
Да и, что уж тут скрывать, от зависти. Малышка чихнула столь
же оглушительно.
– Да ты мокрая совсем, – причитала Анька, – а я все дома
забыла, сейчас, поедем, переоденемся. Оль, – обернулась она к подруге, – мы
пошли. Страшно рада была тебя видеть. Ты как сама-то?
– Нормально, – улыбнулась Оля. – Ну, ты иди, Ань, а то
простудится.
Она смотрела и смотрела вслед Вьюгиной с коляской. Потом,
развернувшись, резко пошла в сторону булочной. Одна. Отшвыривая ногами
противные сухие листья. Все, прогулка закончена.
Глава 7
Саше нравилось в библиотеке чрезвычайно. Наверное, он
чувствовал себя в этом месте таким, каким мог бы стать в какой-нибудь другой
жизни. Если бы эта другая жизнь у него была. Если бы все сложилось иначе. Но
теперь пути назад у него не было. Только вперед и вперед. И это было одним из
важнейших принципов науки о войне Карла фон Клаузевица.
Именно с ним, великим теоретиком и практиком войны, у Саши и
была назначена здесь встреча.
Пусть пацаны и посмеивались над его новым «увлечением», но
сегодня Саша как нельзя лучше понимал, что в том деле, в которое они ввязались,
без науки не обойтись. Обязательно проиграешь рано или поздно.
Саша сидел за деревянным столиком, освещенным зеленоватым
светом старомодной лампы и перелистывал пожелтевшие страницы дореволюционного
фолианта. Книга была издана в Санкт-Петербурге в 1896 году «Товариществом
Вольфа»
Время от времени наиболее значимые места Саша переписывал в
толстую тетрадь в клеенчатой обложке.
«Итак, война – это акт насилия, имеющий целью заставить
противника выполнить нашу волю».
«Цель военных действий заключается в том, чтобы обезоружить
противника, лишить его возможности сопротивляться».
«Война не возникает внезапно; ее распространение не может
быть делом одного мгновения. Поэтому каждый из обоих противников может судить о
другом на основании того, что он есть и что делает, а не на основании того, чем
он, строго говоря, должен был бы быть и должен был бы делать. Человек же
вследствие своего несовершенства никогда не достигает предела абсолютно лучшего,
и, таким образом, проявления недочетов с обеих сторон служат умеряющим
началом».
