Он поднялся и не спеша, вразвалочку, приблизился к Белову.
– Так вот, значит, кто теперь Ленку тискает! – нагло
усмехнулся он, обнажив гнилые зубы. – Ну, пойдем, козел, побазарим…
«Шваль!» – сдерживая ярость, подумал Саша.
Бакен сделал несколько шагов в сторону и вдруг резко
развернулся навстречу Саше. В его выставленной вперед руке блеснуло лезвие
ножа.
– А ну, козел, давай-ка позырим, какого цвета у тебя
кровушка! – грозно прохрипел он в хмельном кураже.
Белов пристально взглянул на врага. Бакена слегка
пошатывало, а нож в его руке и вовсе ходил ходуном. Саша поднял руки, словно
сдаваясь, и сделал осторожный шаг навстречу противнику. Бакен самодовольно
ухмылялся, он чувствовал полное свое превосходство.
В следующее мгновение Саша левой рукой резко отбросил в
сторону выставленный кулак с ножом, а правой, всем корпусом подавшись вперед, в
точности, как учил Фил, со всей мощи въехал кулаком в ненавистную рожу Бакена!
Тот хрюкнул и, раскинув руки, плашмя рухнул на спину. С ним все было ясно:
Бакен спекся.
Мгновенно поняв это, Белов юлой развернулся к остолбеневшим
собутыльникам и грозно взревел:
– А ну, кому тут еще?
Двое, начавшие было приподниматься, тут же опустились на
блоки. Стало тихо-тихо…
Белов поднял оброненный Бакеном нож, вставил лезвие в щель
меж бетонных гаражных плит и всем телом навалился на рукоятку.
– Дзынь! – с мелодичным звоном сломалась каленая сталь.
От лезвия остался куцый, не больше сантиметра длиной, кусок.
Сломанный нож Саша бросил на живот неподвижного Бакена и повернулся к притихшим
алкашам.
– Когда прочухается, передайте: в следующий раз убью!
Запомнили? – внушительно произнес он и, не дожидаясь ответа, быстро зашагал
прочь.
Глава 12
Сразу после выпускного Космос угодил под домашний арест.
Отец пожертвовал своим летним отпуском, чтобы самолично подготовить
разгильдяя-сына к поступлению в Университет. Времени на раскачку не было –
вступительные экзамены на физфак начинались уже в июле, поэтому они поселились
на даче у какого-то приятеля отца и с головой окунулись в работу.
Вообще-то Юрий Ростиславович никогда не занимался
репетиторством и поначалу ему было нелегко. Он ждал немедленных результатов, а
их, конечно же, не было. Тогда профессор впал в панику. Ему стало казаться, что
его сын непроходимо туп, что он не в состоянии понять даже самых элементарных
вещей. Юрий Ростиславович нервничал, горячился, и это, разумеется, только
мешало делу.
Профессору понадобилось несколько дней чтобы наконец понять,
что вчерашний школьник – это не коллеги по кафедре, что разговаривать с сыном
нужно на понятном ему, Космосу, языке, и что его академические экскурсы,
скажем, в квантовую теорию поля ничего, кроме вреда, не приносят. Усвоив это,
Юрий Ростиславович наскоро ознакомился с содержанием школьных учебников физики
и математики, и дело пошло.
Оказалось, что математику в рамках школьной программы Космос
знает вполне сносно, зато с физикой ситуация была заметно хуже. Ей-то и
посвятили большую часть времени Холмогоровы.
Юрий Ростиславович быстро вошел во вкус репетиторства. Он
втолковывал сыну законы физики с такой увлеченностью и энтузиазмом, что
частенько заставлял Космоса задумываться – кому из них эти занятия нужнее.
Глядя в горящие азартом глаза отца и старательно изображая заинтересованность
на лице, Космос рассеянно думал:
«Черт возьми, ну зачем ему нужно все это? Что это – слепая
вера в то, что интересней физики ничего нет и быть не может? Или просто
отцовское честолюбие: во что бы то ни стало направить отпрыска по своему пути?
Ну, почему, почему он вбил себе в голову,
что этот долбанный физфак – это именно то, что мне надо?
Даже жалко его – отпуск на меня угробил. Пиява его в Ялте жирует – на его,
кстати, денежки, – а он тут со мной парится… И ничего, главное, не объяснить –
упертый, как танк! Или все-таки рискнуть и попробовать?»
Тем временем начались экзамены. Письменную математику Космос
сдал на пять и поверг тем самым отца в бурный до неприличия восторг. Профессор
скакал по даче козлом, вопил какие-то древние песни и даже предложил на
радостях распить бутылку шампанского. Космосу, правда, достался всего один
фужер, остальное выпил совершенно счастливый отец абитуриента.
Два следующих экзамена Космос сдал на четверки. Перед
последним – устной физикой – расклад был такой: пятерка гарантировала
поступление, с четверкой набирался полупроходной балл, что тоже, учитывая
фамилию Холмогоров, можно было считать поступлением. Впрочем, Космосу было ясно
– любой из преподов с кафедры физики, принимающих экзамены, влепит ему пятерку
не задумываясь, просто из уважения к папаше.
Шансы угодить в студенты физфака стали угрожающе реальны, и
накануне экзамена Космос, наконец, решился на серьезный разговор с отцом.
– Пап, ты можешь объяснить мне одну вещь? – спросил он, усаживаясь
в кресло напротив отца.
– Разумеется, – улыбнулся тот, с готовностью откладывая в
сторону газету. – Опять что-нибудь из термодинамики?
– Нет. Скажи, почему ты так хочешь загнать меня на физфак?
Зачем тебе это нужно?
Улыбка сползла с лица Юрия Ростиславовича.
– Затем, что это нужно тебе, – серьезно и веско ответил он.
Космос покачал головой:
– Нет, папа. Ты прекрасно знаешь, что это не так, я терпеть
не могу физики.
– Это только пока. Поверь, сын, потом ты скажешь мне
спасибо! Работа ученого очень интересна! И, кроме того, – это престиж, хорошая
зарплата… Здесь я смогу тебе помогать, да у тебя и самого все получится! Ты же
мой сын – гены, знаешь ли… – отец замялся, его
аргументы, похоже, иссякли. – А армия? – вдруг вспомнил он.
– Ты ведь не хочешь загреметь в Афганистан?
