ко плывут они уже не с мешком маковой соломки, а с солидным
грузом героина, который не одну тысячу стоит, ясно? А границу перешли – и все,
поминай как звали, здесь эти ребята уже как у себя дома! У них тут свои
людишки, свои маршруты транспортировки… Так что если мы этих хмырей болотных
здесь не прищучим – кабздец, поедет афганская дурь гулять по просторам нашей
необъятной родины…
– Вань, так если все это известно, почему не сделать засаду
и не взять их на этом месте?
– Ишь ты умный какой! – засмеялся Скребнев. – Да только на
том берегу тоже не дураки! Они тоже за нами следят, переговоры наши слушают, и
оптика у них – будь здоров! Так что если наш боец-погранец в секрете останется,
эти ребята через речку не сунутся. А бывает, что и еще одного селезня запустят
`- чтобы проход себе расчистить…
– Да, интересно… – задумчиво согласился Белов. – Как игра в
кошки-мышки…
– А ты думал? – хмыкнул Иван. – Это, брат, граница. Тут
соображать надо… Вот, к примеру, есть такой человек
на том берегу – Хромой Сабир. Самый ушлый из всех торговцев.
Мы про него уже столько знаем, что книжку можно написать! И селезней его
подсадных раз десять брали, и какие только засады на него не устраивали – а
самого взять не можем! А он, гад, в прошлом году Толика Варганова подстрелил,
еле спасли парня! И ведь, наглец, ходит через кордон как к себе домой, я сам
его хромые следы на берегу видел! Вот бы кого взять!
– Я возьму, – вполголоса, но твердо сказал Белов.
– Ну-ну… – покосившись на приятеля, пробормотал Скребнев.
На границе было очень интересно, но куда интереснее Саше
было у собачьих вольеров. Он должен был принять у Ивана собаку – немецкую
овчарку Дика, и для того, чтобы пес быстрее признал нового хозяина, Скребнев
часто брал с собой Белова.
Они вместе кормили Дика, занимались с ним на полосе
препятствий, просто сидели втроем где-нибудь в теньке. Пес, поначалу ни в какую
не желавший подпускать к себе незна-
комца, постепенно привыкал к своему будущему хозяину. Сперва
с откровенной неохотой, словно через силу, а потом все уверенней и четче он
начал выполнять Сашины команды. Впрочем, как только Белов прекращал занятия с
собакой, Дик тут же направлялся к Ивану, жался к его ногам, ласкался, будто
извиняясь перед настоящим хозяином, что позволил себе послушаться кого-то
другого.
Вообще, псом Дик был уникальным. Мало того, что на его счету
было полтора десятка нарушителей, он еще и обладал совершенно исключительным
даром – Дик умел… говорить!
Без малого два года назад зеленый салажонок Ваня Скребнев
случайно увидел по телеку коротенький сюжетец откуда-то из Америки об
удивительной собаке. Лохматая дворняжка издавала невнятные звуки, отдаленно
напоминавшие человеческую речь. При этом автор репортажа утверждал, что этот
занюханный американский Бобик знает несколько слов и довольно четко их
произносит. Ваня тогда только что получил Дика и во всеуслышанье заявил – его
пес тоже будет говорить! Скребнева подняли на смех, но
он уперся и поспорил, что через полгода Дик скажет как
минимум три слова.
Уже через неделю на заставе об этом споре забыли все, но
только не сам Ваня. Он целыми днями пропадал у вольеров, часто, забрав днем
Дика, уходил с ним куда-то в горы и возвращался только к вечеру. А через
полгода Скребнев продемонстрировал сослуживцам чудеса дрессировки.
Повинуясь командам хозяина, Дик произнес три обещанных
слова: «мама», «Ваня» и «атас»! Причем если «мама» звучало абсолютно четко, то
«Ваня» больше походило на «Аня», а «атас» и вовсе не было похоже ни на что, но
зато произносилось Диком с такой уморительной гримасой, что восхитило
пограничников больше двух других.
Дик и Скребнев мгновенно стали знамениты, их даже однажды
возили в отряд – на показательные выступления перед маловерами из штаба. А злые
языки утверждали, что ефрейторскую лычку Скребнев получил именно за это свое
неординарное достижение.
Вот какая особенная собака досталась Саше!
Белов привязался к Дику всей душой. Как когда-то Ваня,
иногда он брал пса из вольера и уходил с ним в горы. Развалившись в тени
какого-нибудь кустарника, он доставал письма – от Лены, от мамы, от друзей – и
читал их лежащему рядом псу.
И Дик, казалось, понимал все, что говорил ему хозяин. Во
всяком случае, взгляд у него был абсолютно осмысленным, почти человеческим.
Случалось даже, что Саша, увлекшись такой «беседой», автоматически задавал
собаке вопрос и ждал ответа.
– Пчела ушел, наконец, из своей автоколонны и устроился к
какому-то хачику в кооперативный автосервис… – читал он письмо Космоса. – Дик,
а что такое «кооперативный автосервис», а? И почему «хачик» – с маленькой буквы?
Дик, положив лобастую голову на могучие лапы, молчал. Ему,
как и Саше, было трудно разобраться в переменах, происходивших в далекой,
стремительно перестраивающейся столице.
Глава 25
До поры до времени дела у Пчелы шли ни шатко ни валко.
Зарплата в автоколонне была так себе. Иногда, правда, случались выгодные
хал-турки – по распоряжению завгара в гараж загонялась чья-нибудь разбитая
лайба, и два-три слесаря в свои законные выходные доводили ее до ума. В этих
субботниках Пчела участвовал охотно – завгар рассчитывался за такую работу
сразу и, как правило, довольно щедро.
С фарцовкой же получалось все хуже и хуже. Новые
возможности, предоставленные перестройкой, породили губительное для этого
бизнеса товарное изобилие и, как следствие, массу конкурентов. То, что еще
год-два назад невозможно было достать ни за какие деньги, теперь в открытую
предлагалось чуть ли не на каждом рынке. К тому же для серьезных занятий фарцой
у Пчелы катастрофически не хватало времени. Осенью ему стало ясно – надо
выбирать что-то одно. Либо уйти из
автоколонны и основательно заняться практически
легализованной частной торговлей, либо плюнуть на осточертевшую мелкую фарцовку
– хлопотную, бестолковую и почти не приносящую дохода.
Размышляя над этой альтернативой, Пчела все больше склонялся
к первому варианту. Наверное, в конце концов он бы и подался в торговцы, если
бы не один случай.
В гараж для ремонта приволокли очередную тачку – дряхлую,
полуживую белую «Вольво» лет двадцати от роду. За два выходных Пчеле и его отцу
предстояло вдохнуть в этого пенсионера новую жизнь. Хозяин авто –
представительный седовласый армянин, назвавшийся «просто Суре-ном», – сказал,
что эта «Вольво» дорога ему как память и посулил за ее реанимацию хорошие
деньги.
Бегло осмотрев машину, Павел Викторович с сомнением покачал
головой:
