Глава 26
Елку достать, конечно, не удалось. Вместо нее на заставе
срубили кривоватую сосенку, деревце установили в «ленинке» и по всем правилам
нарядили. Там же накрыли столы. Ничего особенного: фрукты, конфеты, лимонад и
одна-единственная бутылка шампанского на всех – все, что офици-льно разрешил
капитан Лощинин.
Впрочем, бойцы заблаговременно запаслись кое-чем еще. Об
этом знали, наверное, все, но офицеры великодушно делали вид, что им ничего не
известно – черт с ним, раз в году можно, все-таки праздник есть праздник!
Впрочем, этот либерализм никоим образом не распространялся на наряд и тревожную
группу – по этому поводу с теми, кому «повезло» нести службу в новогоднюю ночь,
была проведена отдельная и весьма серьезная беседа.
А еще к праздничному столу ожидался шашлык из свежей
баранины. Вчера старшина заставы прапорщик Ковальчук посылал гонцов к дяде
Рахмону – чабану, пасшему колхозных овечек в окрестностях
заставы. У пограничников со стариком-таджиком давным-давно наладились прочные и
взаимовыгодные отношения. Время от времени к чабану отправлялся посыльный от
Ковальчука с кое-каким барахлишком – кирзовыми сапогами, поношенным бушлатом,
парой белья… Взамен старик давал пограничникам молодого барашка, и тогда на
заставе устраивали пир. Подобный обмен был произведен и накануне праздника.
В новогоднюю ночь Саша с Диком попали в тревожную группу, а
это означало, что если на границе будет тихо, то можно будет встретить праздник
по-человечески. Шампанского им, понятно, все равно не досталось бы, но и без
этого было бы неплохо посидеть за столом с ребятами, посмотреть по телеку
«Огонек» и полакомиться сочным шашлычком.
В ожидании застолья бойцы из тревожной группы сидели около
казармы, неспешно покуривая и вспоминая, как встречали этот праздник дома.
Рядом с Беловым сидел Фархад Джура-ев. После того как Ваня Скребнев
дождался-таки своего дембеля и укатил к себе в Рязань, Саша
сблизился с Фархадом.
Вообще-то он был немного странным, этот Фархад – Фара, как
называл его Саша. Он совершенно не походил на других ребят-таджиков, служивших
на заставе. Те, как правило, не без труда изъяснялись на русском, всегда
держались особняком и немного дичились остальных. Фара же свободно говорил не
только по-русски и по-таджикски, но и по-узбекски и – что было удивительнее
всего – по-английски! Он был отлично образован, постоянно сыпал восточными
мудростями, называл себя ассирийцем, знал всех своих предков чуть ли не до
двадцатого колена и жутко этим гордился.
Впрочем, широкая эрудиция и знание четырех языков не спасло
рядового Джураева от армии. После окончания английской спецшколы Фара поступил
в Ташкентский университет, но не проучился в нем и года – выгнали. За что – он
не говорил, но, судя по тому, что Фара в открытую покуривал травку, причина
отчисления, вероятно, была как-то связана с этим его пристрастием.
Белов тоже не одобрял это занятие, но и с нравоучениями к
приятелю не лез – знал, что здесь, в Таджикистане, травкой балуются едва ли не
все поголовно. Зато во всех прочих отношениях Фара был пацаном классным,
правильным, с ним было интересно и весело.
«А здорово было бы познакомить Фару с Космосом, с Пчелой…» –
вдруг подумалось Белову.
Мысль показалась ему забавной, Саша покосился на
попыхивающего косячком приятеля, улыбнулся и, откинувшись на спинку скамейки,
задрал голову. Над заставой бескрайним пологом раскинулось высокое,
угольно-черное южное небо с россыпью бессчетных, нереально-ярких, немного
напоминающих праздничную иллюминацию, звезд. Было очень тихо и как-то
необычайно покойно и безмятежно.
Но ровно в половину одиннадцатого эту тишину взорвал голос
выскочившего из штаба дежурного:
– На третьем участке – нарушитель! Тревожная группа, на
выезд!
И сразу же загрохотали по камням сапоги – пограничники со
всех ног ки-
нулись к машине. Минута – и тревожная группа уже была в
кузове. ГАЗ-66 нетерпеливо взревел мотором и, подпрыгивая на неровностях горной
дороги, рванул к границе.
Машина остановилась на обрывистом берегу реки. Пограничники,
как горох, посыпались из кузова. Растянувшись цепью, они бросились вниз по
осыпающемуся склону – туда, где скрытый густыми зарослями камыша неумолчно
шумел Пяндж.
Белов держал Дика на коротком поводке, а тот неистово рвался
вперед, все сильнее и сильнее забирая вправо. У Саши мелькнула догадка:
«Неужели почуял?» Ни секунды не колеблясь, он доверился псу, и тоже стал
забирать правее. На мгновение ему показалось, что впереди в камышах что-то
темнеет. «Может, лодка?» – подумал Белов.
Дик, без всякого сомнения, стремился именно к этому месту.
Когда до кромки зарослей осталось метров двадцать, Саша опустился на колено и
отцепил поводок от ошейника.
– Фас! – шепотом скомандовал он.
Пес молнией метнулся к камышам, а Белов резко передернул
затвор и взял автомат на изготовку. Рядом лязгнул еще один затвор – это
подоспел Фархад.
А Дик уже ворвался в заросли. Еще секунда – и оттуда
послышался звук борьбы, яростное рычание пса и чей-то короткий
полукрик-полустон… И вдруг – собачий взвизг! Резкий, пронзительный, отчаянный –
такой, что, услышав его, Саша моментально похолодел.
– Выходи, стрелять буду! – крикнул он срывающимся голосом и
вскинул автомат.
Тишина. Белов стиснул зубы и дал по зарослям короткую злую
очередь. Он целился повыше, – так, чтобы ненароком не задеть Дика.
– Шурави! – раздался из камышей испуганный вопль. – Не
стрыли, шурави!
Заросли зашуршали, заколыхались, и на прибрежную гальку
тяжело вышел невысокий бородатый мужчина в драном халате. Руки его были подняты
вверх, в левой блеснул большой окровавленный нож.
– Оружие на землю! – рявкнул Саша. – Фара!
Фархад его понял, он тут же повторил приказ по-таджикски.
Нарушитель отбросил нож и распахнул полы халата, показывая – больше у него
ничего нет. К нему подскочили двое бойцов, духа в мгновение ока скрутили в
бараний рог. А Саша, закинув автомат за спину, кинулся в камыши.
Дик лежал на боку и, далеко вывалив язык, тяжело, прерывисто
дышал.
– Дик… – не веря своим глазам, ошеломленно прошептал Саша. –
Что с тобой, Дикушка?
Саша попробовал поднять собаку, подсунул под нее руки и
наткнулся на глубокую, горячую рану в боку. Из нее хлестало кровью так, что
сразу стало ясно – это конец. Глотая слезы, Саша протянул ладонь к морде пса.
Дик открыл глаза и, из последних сил приподняв голову, лизнул его пальцы.
